О чем поет ночная птица

— Ты не понял, эти документы взорвут стабильность.

— Если я их вам найду. Но я не найду, — качнул головой: Пусть они сгниют в своей ячейке, так будет лучше для всех.

— Найдут другие.

— Кто-то кроме тебя рыщет в поле по их душу?

— О них знают уже трое.

— Меня можешь не брать в расчет. Себя — по желанию. Кто еще?

— Она.

Зеленин вздохнул:

— С пулей в голове не сильно разговоришься.

— Она жива!

— Слышал. "Байки в склепе", — развернулся к выходу.

— Она в этом городе или области!

"Похоже, мне не уйти отсюда", — понял мужчина и смирился, сел обратно в кресло:

— У меня такое чувство, что документы для тебя лишь повод найти бывшую невесту, — прищурил глаз. — Разуверь меня?

Арслан взял бокал с вином, постоял, разглядывая красную жидкость на дне, и тихо сказал:

— Она должна исчезнуть для всех.

— Как ненужный свидетель? Или чтобы обеспечить тебе душевный покой? Закопанные не так беспокоят?

— Язвишь? Тебе все равно, что она убила сорок пацанов? — он не верил, не хотел верить.

— Сказка стара, придумай новую.

Арслан долго смотрел на него. В глазах смешивались печаль и жалость. Губы раздвинула понимающая, но мрачная улыбка, больше похожая на нервное искривление:

— Ты не поверил. Вот в чем дело. Эти годы ты помнил лишь одно — ты убил под давлением обстоятельств молодую и невинную, как сама любовь, женщину. И винил меня, ненавидел. Прав? А ты еще более наивен, чем я думал. Очнись, Руслан, сложи два и два и прими, наконец, действительность, какова она есть. Война лишает иллюзий, но тебя ее сборы благополучно минули. Даже странно.

Дагаев сел в кресло и брякнув на журнальный столик бокал, качнулся к Зеленину:

— Она отстреливала ваших, чтобы вытащить отца. Она специально выбрала ночь, чтобы та скрыла от нее людей и ее от них, чтобы не помнить лиц жертв, не думать, что палит по живым, а представлять, что убивает тени.

— Угу, — не заметил, как достал сигареты и нервно затянулся Рус. — Поэтому же стреляла в ноги и ждала, когда к раненному подойдут.

— Это делала Танзима, моя тетя. Лилия свихнулась на третьем трупе, выходила из строя, а Танзима стреляла за нее, а потом показывала, что якобы, та сделала. Мне было очень сложно поверить, что это возможно…

"А мне не возможно", — подумал Руслан, затягиваясь. Взгляд стал стеклянным и голос Арслана доходил как будто сквозь туман.

— Я узнал все много позже, когда ничего нельзя было исправить. Дядя рассказал. Женить меня хотел, вот и рассказал. Очень, оказывается, я ему на руку сыграл, привезя Лилию к тетке…

Чечня. 95 год

В дом зашел грузный мужчина с очень неприятным взглядом черных глаз. Он оглядел Лилию, как ослицу на рынке животных и чуть кинул Танзиме в знак приветствия. Та захлопотала, принимая дорогого гостя, а девушка так и стояла у стены, как примороженная. Пугал ее Сейфула Дагаев, до паники и спазма в животе пугали его люди, что расхаживались с автоматами по двору, пересмеивались, зыркали на нее липко, противно.

— Отец твой, привет тебе передает, — засунув кусок лепешки в рот, сказал мужчина. Лиля вздрогнула, уставилась на него расширенными зрачками. — Увидеться хочешь?

Девушка даже от стены отлипла, шаг в сторону Сейфулы сделала, во взгляде крик — да! А голос сел.

Она думала, отец погиб, сгинул, а он жив. Жив! — забилось сердце и волнение до тошноты обуяло. Затрясло — не стена бы — рухнула, ноги не сдержали.

— Аланбек?! — позвал кого-то Дагаев. В дом шагнул худой высокий мужчина с хмурым взглядом. Пронес мимо девушки запах пороха и пота, замер в дверном проеме. — Отведи ее, я сейчас, — бросил ему хозяин.

Лилия сообразить не успела, как лапища мужчины схватила ее за плечо и вытолкала во двор. Пара дворов вниз по улочке, которую девушка не заметила, не поняла, как прошла и ее развернули в закуток для коз, только там не было животных. Четверо вооруженных мужчин охраняли одного, связанного, оборванного, с залепленным скотчем ртом.

— Папка!… - не взвыла, не вскрикнула — просипела. А то вскинулся и получил прикладом по спине:

— Сидеть!

Лиля к нему, ее за волосы и в сторону:

— Стоять, сучка!

Лиля вскрикнула, слезы из глаз брызнули, но не от боли — от страха за отца.

— Ай, ай, Аланбек, — протянул подходящий Дагаев. — Зачем красавицу обижаешь?

Но даже отпустить ее не посоветовал. В лицо заглянул:

— Сколько жизнь твоего папки стоит? А?

— У нас ничего… у нас ничего нет… нет…

Как жаль, как безумно жаль!!

— Э? А ты? — провел по лицу грубой шершавой ладонью. Девушка содрогнулась, Талманов замычал, рванув к ней, но куда ему одному, ослабленному против четверых сытых здоровяков?

— Какая радость мне с того? Сестры хватило. Да не бойсь, не укушу, — схватил за подбородок и шею. — Ты Арслану приглянулась, что нашел, ума не приложу. Да по-молодости все равно кого драть, да? Эй, Валентин, и вторая дочка у тебя хороша!

Лилю трясло, отец ее лишь хрипел да взглядом молил: остановитесь же!