О, я от призраков больна

Фели подплыла к пианино и опустилась на стул, будто перелетная бабочка. Она осторожно притронулась к клавишам, не нажимая их, как будто неправильная комбинация заставит мир взорваться.

– Мне лучше вернуться, – сказал Дитер, осушая чашку до дна.

– О, неужели ты не можешь остаться? – спросила Фели. – Я надеялась, ты переведешь мне некоторые комментарии к факсимильному изданию «Хорошо темперированного клавира» Баха.

– Следовало бы называть его «Плохо темперированный клавир», когда ты его играешь, – заметила я. – Она ругается, как сапожник, когда фальшивит, – объяснила я Дитеру.

Фели покраснела как рак. Она не осмелилась ударить меня при людях.

Что-то в ее зеленом наряде и красном лице напомнило мне… где-то я видела такие же цвета. Что же это такое…

О да! Точно!

– Ты напоминаешь флаг Португалии, – объявила я. – Я оставляю вас наедине, чтобы вы могли попрощаться.

Я знала, что позже поплачусь за дерзость, но сердечный смех Дитера стоил того.

Дом, обычно такой холодный и молчаливый, внезапно превратился в пчелиный улей. Стучали плотники, маляры красили, и самые разные люди рассматривали разные части вестибюля сквозь импровизированные рамки из соприкасающихся пальцев.

Установили поразительное количество осветительных приборов, некоторые прикрепили зажимами к скелетоподобным лесам, другие водрузили на длинные и тонкие напольные подставки. Повсюду извивались черные провода и кабеля.

Размахивая вытянутыми руками для сохранения равновесия, я осторожно прокладывала себе путь по вестибюлю, притворяясь, что иду над ямой со спящими змеями, ядовитыми змеями, которые могут проснуться в любой момент и…

– Эгей, Флавия!

Я посмотрела вверх и увидела румяное лицо Гила Кроуфорда, деревенского электрика, широко улыбавшегося мне сквозь переплетение высоких лесов, охватывающих большую парадную дверь. Гил очень помог мне в возвращении к жизни некоторых франкенштейновских электроприборов из лаборатории дядюшки Тара и даже взял на себя труд научить меня безопасному обращению с кое-какими высоковольтными инструментами.

«Всегда помни, – он научил меня повторять: – Коричневый провод – напряжение, голубой – нейтраль, зелено-желтый – заземление, чтоб не отправиться на небеса».

Когда дело касается проволоки и небес, Гил, говорят, эксперт.

«Он служил десантником во время войны, – однажды прошептала миссис Мюллет, потроша кролика на кухонном столе. – Их учили гавотинировать[24] людей струной от пианино. Вжик!»

Она изобразила ужасную гримасу, закатив глаза и вывалив язык набок для наглядности.

«В мгновение ока, как говорит Альф. В следующую минуту жертва обнаруживала себя на облаке с арфой в руках и удивлялась, куда, во имя всех святых, подевался мир».

– Мистер Кроуфорд! – крикнула я Гилу. – Что вы тут делаете?

– Помогаю потихоньку! – прокричал он в ответ, перекрывая перестук молотков.

Я поставила ногу на перекладину сбоку лесов и начала постепенно подтягивать себя наверх.

Там я ступила на широкие планки, образующие импровизированный пол.

– Я часто работал с этими киношными штуковинами, когда был подмастерьем. – Он улыбнулся с гордым видом. – Продолжаю платить взносы на всякий случай. Никогда не знаешь, что тебе пригодится, верно?

– Как миссис Кроуфорд? – поинтересовалась я.

Его жена Марта недавно пригласила меня на чай и во время визита выудила из ящика с ненужными электронными лампами устаревший выпрямитель электрического тока для радиочастотной флуоресцентной лампы и не захотела взять с меня ни пенни. Теперь я в неоплатном долгу.

– Прекрасно, – ответил он, – просто прекрасно. Она присматривает за магазином, пока я тут.

Параллельно он работал, с помощью пары зажимов прикрепляя очередной вытянутый прожектор к трубчатому поперечному элементу конструкции.

– Самое горячее время года к тому же. Только на этой неделе продали шесть радиоприемников и три граммофона, это все она, тостер на четыре тоста и электрическое одеялко для яиц. Подумать только!

– Должно быть, у вас отсюда прекрасный вид, – заметила я.

– Это да, – согласился он, затягивая последний болт. – Забавно, что ты это говоришь. То же самое сказал мне тот парень с фермы «Голубятня», немец, перед уходом. «Вдали от обезумевшей толпы», – сказал он. Слишком заумный, но все равно он хороший парень.

– Да, его зовут Дитер, – произнесла я. – Он имел в виду Томаса Харди[25].

Гил почесал голову.

– Харди? Не знаю такого. Он из здешних краев?

– Он писатель.

Как любая сестра книжного червя, я знала названия миллионов книг, которых не читала.

– А! – воскликнул он с таким видом, будто это все объясняло. – Тебе лучше спуститься вниз. Если начальник поймает тебя тут, то нам достанется на орех.

– На орехи, – поправила я. – Вы имеете в виду Латшоу?

– Да, верно, – тихо произнес он, – на орехи.

И занялся коробкой с цветными фильтрами.

Я уже почти достигла последней ступеньки лестницы, когда поняла, что рядом со мной находится лицо, слишком близко, чтобы я чувствовала себя комфортно. Я спрыгнула на пол и резко обернулась, обнаружив, что чуть не наступила на носки туфель Латшоу.