О, я от призраков больна

Каким-то образом в этот момент я ухитрилась повернуться так, чтобы освободить воротник и уцепиться за конец шеста. Неожиданно это дало мне опору, необходимую для того, чтобы неуклюже подняться на ноги.

Теперь мы стояли на самом краю пропасти, Вэл Лампман и я, словно два канатоходца, и каждый изо всех сил цеплялся за противоположный конец бамбукового шеста.

Он резко дернул палку в свою сторону, пытаясь опрокинуть меня, но его нога поскользнулась на обледенелом каменном водосточном желобе. Он выпустил свой конец шеста и дико замахал руками, пытаясь сохранить равновесие.

Но этого было недостаточно, чтобы спасти его.

В полном молчании он упал на спину, и его поглотила ночь.

Откуда-то снизу донесся тошнотворный плюх.

Я осталась на покатом краю, шатаясь и отчаянно стараясь сохранить равновесие, но мои ступни медленно скользили к краю зубчатой стены, которая была теперь в нескольких дюймах впереди.

В отчаянии я бросилась лицом вниз, стараясь вонзить пальцы в ледяные камни.

Бесполезно.

Когда моя нога наткнулась на пустое пространство, я сделала последний отчаянный рывок к пострадавшей от непогоды свинцовой водосточной трубе, пытаясь зацепиться пальцами за ее край, но она подалась, посыпалась – практически рассыпалась в моих пальцах, – и я почувствовала, что скольжу… словно безвольный манекен… в пропасть.

И потом я падала… бесконечно… беспредельно… кажется, вечность… в темноту.

21

Открыв глаза, я обнаружила, что смотрю прямо вверх на падающий снег. Калейдоскоп из красных и белых снежинок крутился надо мной, становясь все больше, пока они не приземлились в ужасающем слякотном молчании на замерзшую маску, которая, должно быть, была моим лицом.

Надо мной в безумном ракурсе прорисовывались неясные очертания зубчатой стены, упирающейся в низкие рваные облака.

Небо разорвала рассеянная вспышка, за которой последовал глубокий грохот, как будто озорные служащие катали пустые бочки в винном погребе.

Еще одна вспышка – вспышка, которая разгоралась и затихала с каждым биением моего сердца, и за ней последовал оглушительный треск!

Потом тишина – настолько сильная, что ушам стало больно. Только постепенно я начала ощущать обжигающий падающий снег. А потом…

Бу-у-ух!

Что-то, похожее на красную свечу, озарило ночь мертвенно-бледным неземным светом.

Бу-у-ум! Бу-у-ух!

Казалось, это продолжается целую вечность. Я утомилась смотреть.

Какой-то голос манил меня – призыв, которому я не могла сопротивляться.

«Кто ты? – хотела прокричать я. – Кто ты?»

Но голоса у меня не было. Больше ничего не имело значения.

Я прикрыла глаза от звездного сверкания и почти сразу же открыла их, когда вознеслась огромная медно-зеленая комета с хвостом мерцающих желтых искр, словно какой-то небесный дракон, поднялась в небо и взорвалась прямо над головой с сотрясшим землю грохотом.

Ракета славы, вспомнила я, мысленно загибая пальцы и считая ингредиенты: сурьма… железные опилки… хлорат калия…

На миг я подумала о Филлис Уиверн, адресате моего подношения, и о том, как печально, что от нее ничего не осталось, кроме череды туманных образов на катушках черной пленки.

Еще я подумала о Харриет.

И уснула.

Они все собрались вокруг моей кровати, их лица нависали надо мной, будто я видела их через выпуклую линзу. Карл Пендрака предлагал мне полоску жевательной резинки «Свит сикстин», в то время как обе мисс Паддок протягивали одинаковые чашки дымящегося чая. Инспектор Хьюитт стоял, обнимая за плечи жену Антигону, молча рыдавшую в изящный кружевной платочек. В изножье кровати неподвижно стоял отец, по бокам от него – мои бледные сестры Офелия и Дафна, и все трое выглядели так, будто их долго тошнило.

Доктор Дарби тихо разговаривал с Доггером, который покачивал головой и отводил взгляд в сторону. В углу, спрятав лицо в плечо мужа Альфа, миссис Мюллет дрожала, словно осиновый лист. За ними тетушка Фелисити перебирала какие-то бряцающие предметы в недрах крокодилового ридикюля.

Викарий отошел от края моей кровати и прошептал в ухо своей жены Синтии что-то вроде «цветы».

В тенях сновали и другие люди, но я не различала их. В комнате было жарко и пахло плесенью. Должно быть, кто-то открыл старый камин и разжег огонь. Запах сажи и угля – и чего-то еще – висел в перегретом воздухе.

Что это? Порох? Селитра?

Или я вернулась в душный чулан под лестницей и вдыхаю дым горящей бумаги?

Я болезненно закашлялась и начала дрожать.

Настурции, подумала я спустя долгое время. Кто-то принес мне настурции.

Однажды Даффи сказала мне довольно снисходительным тоном, что название этих пахучих цветов означает «нос вонючий» Но хотя я могла легко нанести ответный удар, сказав, что этот запах целиком и полностью объясняется тем фактом, что их эфирное масло состоит преимущественно из сульфоцианида аллила (C₄H₆NS), или горчичного масла, но не стала.

Временами меня одолевают приступы застенчивости.

Мы листали альбом с акварелями Харриет и наткнулись на букет красивых цветов с тонкими лепестками оттенков теплой радуги – оранжевого, желтого, красного и розового.