О монополии Т. Д. Лысенко в биологии

Но если сам Мендель убедился в ограниченном значении своих законов, то можно ли их называть законами? Очень многие склонны называть их правилами, оставляя название законов за такими научными положениями, которые исключений не знают. Здесь забывается, что для выполнения закона требуется соблюдение определенных условий, и если мы эти условия можем точно формулировать, то осуществимость закона должна проверяться только при соблюдении этих точно формулированных условий. Если же мы это будем игнорировать, то придем к весьма странным выводам и, настаивая на них, затормозим движение науки. По Аристотелю скорость равномерно движущегося тела пропорциональна постоянно действующей силе, приложенной к телу, а по Галилею и Ньютону пропорционально этой силе ускорение, и если на тело постоянно действует одинаковая сила, то получится не равномерное, а ускоренное движение. На практике что мы наблюдаем, как движется тело, по Аристотелю или по Галилею? Конечно, по Аристотелю: равномерно движущийся автомобиль постоянно потребляет горючее. Значит, мы должны отвергнуть механику Галилея и Ньютона и вернуться к Аристотелю? Так бы случилось, если бы в физике завладели властью лица по культурному уровню равные Лысенко и его приспешникам. В чем же дело? В том, что законы Галилея и Ньютона рассчитаны на движение без трения (что имеет место, например, при движении небесных светил), а движение без трения в земной обстановке практически никогда не наблюдается. Таких примеров можно привести множество.

И в отношении законов Менделя можно точно установить условия их применения: 1) полная плодовитость гибридов, связанная с возможностью конъюгации хромосом; 2) для первого закона — гомозиготность исходных форм; 3) для третьего закона первое время исключений не наблюдалось, но вскоре были найдены исключения, разрешенные школой Моргана, о чем будет сказано дальше.

Сейчас выяснилось, что неудача с ястребинкой объясняется тем, что это растение, как и многие другие (например, обыкновенный одуванчик), как правило, размножается без оплодотворения, здесь законы Менделя и не могут быть приложимы.

С самого начала своего возникновения менделизм касался только проблемы наследственной традиции и совершенно не касался проблемы осуществления. Поскольку его законы касаются только консервативной наследственности, менделизм в своем первоначальном виде был чужд теории эволюции, а так как изучение полигибридов показывало, какое разнообразие может быть достигнуто простой комбинацией элементарных частей, то возник соблазн объяснять всю эволюцию комбинированием неизменяемых генов. Эта теория, поддерживаемая, например, Бэтсоном и Лотси, никогда не пользовалась сочувствием большинства генетиков, а в настоящее время ее, может быть, придерживаются лишь единичные ученые. Комбинаторика объясняет многое, но в качестве теории эволюции, конечно, не годится. Менделизм является теорией, объясняющей многообразие, возникающее при гибридизации при получении вполне плодовитого потомства (что связано с правильной конъюгацией хромосом и правильной редукцией хроматина при созревании половых клеток). Теорией наследственной изменчивости (мутаций) менделизм не является, но огромное количество возникающих мутаций при своем наследовании подчиняется законам Менделя.

Менделизм со времени своего новооткрытая в начале XX века претерпел значительную эволюцию. Сам Мендель говорил о наследовании признаков и определенно указывал, что его законы основаны на материальном свойстве и расположении элементов, соединяющихся в клетках. Этим элементам наследственной субстанции было присвоено Иоганнсеном название гена, которое претерпело очень быструю эволюцию. Эту эволюцию лучше всего показать, если сопоставить два соответственных места из двух немецких изданий классической книги Иоганнсена «Элементы точного учения о наследственности» (1909 и 1913):

В первом издании: «Слово ген свободно от всякой гипотезы; оно выражает лишь тот твердо установленный факт, что многие особенности организма обусловлены особыми, находящимися в гаметах отделимыми и потому самостоятельными «состояниями», «основами», «зачатками» — короче тем, что мы будем называть геном». Во втором издании (1913): « Мы ни в коем случае не должны себе представлять, что отдельному гену (или особому виду генов) соответствует отдельная особенность, «единичная особенность» или «признак», как любят выражаться морфологи. Подобное ранее распространенное представление должно быть обозначено не только как наивное, но и как совершенно ложное. В действительности, все реализованные признаки являются реакциями всей конституции данной зиготы; реакции, которые могут быть различны, смотря по природе среды».