О Небесах, о мире духов и об аде

Мне случалось видеть недавних пришельцев в тот мир, и я узнавал их по лицу и по речи, но впоследствии я уже не узнавал их: жившие в чувствах добрых принимали облик прекрасный, а жившие в дурных - облик безобразный, ибо дух человека сам по себе есть не что иное, как чувства любви его (affectiones), а лицо или вид его есть внешний их образ. Лицо меняется потому, что в той жизни нельзя, притворяясь, выказывать те чувства, которых нет; нельзя принимать лицо или образ, противный господствующей любви своей. Там все приводятся в такое состояние, что вынуждены говорить как мыслят, а лицом и телодвижениями выражать то, чего хотят. Поэтому лицо каждого и делается образом или выражением его внутренних чувств; поэтому также все знавшие Друг друга в миру знаются и в мире духов, но не знаются более в раю и в аду, как было сказано выше (н. 427).

458. Внешний образ лицемеров изменяется позже и медленнее, потому что они долговременной привычкой усвоили себе способность слагать свои внутренние начала (или нутро свое) в подражание добрых свойств; поэтому они долго не являются в безобразии своем. Но как притворство их постепенно разоблачается и внутренние начала духа их располагаются по образу их чувств, то сами они и становятся безобразнее всех прочих. Лицемерами называются люди, ведущие ангельские речи, но внутри себя признающие одну только природу, отрекаясь от всего Божественного, от церкви и небес.

459. Образ человека после смерти тем прекраснее, чем он глубже любил Божественные истины и более жил по ним, потому что по любви этой и по жизни его отверзаются и образуются внутренние начала всякого человека. Чем господствующая любовь глубже и внутреннее, тем она сообразнее с небесами и тем изящнее сама внешность ее или образ. Поэтому ангелы самых внутренних небес прекраснее всех прочих: они выражают образ небесной любви. Любившие Божественные истины только наружно и жившие согласно этому менее прекрасны собой, потому что внешнее добро их едва только мелькает светом на лице их; внутренняя, небесная, любовь не просвечивает из внутренних начал их, а следовательно, и нет на них небесного образа. В лицах их, не одухотворенных внутренней жизнью, есть как бы что-то темное, мрачное. Словом, всякое совершенство растет восходя внутрь и уменьшается нисходя ко внешнему, в той же мере растет и убывает внешний образ красоты. Я видел лики ангелов третьих небес: никогда и никакое искусство живописца не в силах придать краскам своим что-либо похожее на этот свет и блеск, достигнуть тысячной доли этого жизненного света. Только лица ангелов низших небес могут быть изображены с некоторым сходством.

460. Объявлю напоследок еще одну тайну, до сих пор никому не известную: всякое благо и истина, исходя от Господа и образуя небеса, являются в образе человеческом, и притом не только в целости и высшей степени своей, но и во всех частях и в малейшей степени. Образ этот проникает всякого, кто приемлет от Господа благо и истину, почему всякий на небесах и сам принимает образ этот по мере приема благ и истин. Вот почему небеса себе подобны как в целости, так и в частностях и образ человеческий свойствен всему цельному, как каждому обществу, так и каждому ангелу (см. н. 59-86). К этому должно еще прибавить, что тот же образ свойствен и каждой отдельной мысли ангельской, исходящей от небесной любви, но тайна эта едва ли постижима для человека, хотя ясно постигается ангелами, пребывающими в небесном свете.

Человек после смерти вполне сохраняет чувства, память, мысли и любовь, принадлежавшие ему в миру, покидая одно только земное тело свое

461. Множество опытов убедили меня в том, что человек, перейдя из природного мира в духовный, т.е. умирая, уносит с собой все свое, т.е. все, что принадлежит ему как человеку, кроме одного только земного тела своего. Вступая в духовный мир, или в посмертную жизнь, человек обретается в таком же теле или образе без всякого видимого различия, по крайности сам он не видит и не чувствует никакой разницы, но тело его уже духовное, отрешенное и очищенное от всего земного. А если духовное осязает и видит что-либо однородное, духовное же, то это точно то же, как бы природное осязало и видело предмет природный. Поэтому человек, обратясь в духа, не замечает никакой перемены, не знает, что скончался, и считает себя все в том же теле, в каком был на земле. У человека-духа те же внешние и внутренние чувства, какие были даны ему на земле: он видит, как прежде, слышит и говорит, как прежде, познает обонянием, вкусом и осязанием, как прежде. У него такие же наклонности (affectiones), желания, страсти, он думает, размышляет, бывает чем-либо затронут или поражен, он любит и хочет, как прежде; кто любил заниматься ученостью, читает и пишет по-прежнему.