О писательстве и писателях

Тебя, я вижу, просто посетилаЦарица Маб; она ведь повитухаФантазий всех и снов. Собою крошка,Не более, чем камень, что блеститНа перстне альдермана, — шаловливоОна порхает в воздухе ночномНа легкой колеснице и щекочетНосы уснувших. Ободы колесПостроены у ней из долговязых

Ног паука; покрышка колесницы —Из крыльев стрекозы; постромки сбруи —Из нитей паутины, а уздаИз лунного сиянья. Ручкой плетиЕй служит кость сверчка, а самый бичСплетен из пленки… В этой колесницеПромчится ль ночью по глазам онаЛюбовников — то грезятся тогдаИм их красотки; по ногам придворных —То им до смерти хочется согнуться;

Заденет адвоката — он забредитБогатым заработком; тронет губкиКрасавицы — ей снится поцелуй.Порой шалунья злая вдруг покроетПрыщами щечки ей, чтоб наказатьЗа страсть к излишним лакомствам. Законник,Почуяв на носу малютку Маб,Мечтает о процессах. Если ж вдругОна пера бородкой пощекочет

Нос спящего пастора, то емуПригрезится сейчас же умноженьеДоходов причта… Она же заплетаетХвосты и гривы ночью лошадям,Сбивает их в комки и этим мучитНесчастных тварей. Если же заснутВ постели навзничь девушки, то этаПроказница их тотчас начинаетДушить и жать, желая приучитьК терпенью и сносливости, чтоб сделать

Из них покорных женщин. Точно такжеЦарица Маб…РомеоМеркуцио, довольно!Ты вздор болтаешь.[146]

И неужели, неужели Толстой, сказавший о себе, что он умел «ценить и понимать поэзию везде, где находил ее, у всех народов и во все века», не скажет об этой странице, что человечеству и ему самому, Толстому, было бы скучнее жить, не будь эта страница написана в Англии, в XVI веке, почти одновременно с тем, как у нас поп Сильвестр писал свой неуклюжий «Домострой», а Грозный резал, топил, давил и растлевал людей… И неужели он пояснит, что «никакой царицы Маб не существует, ибо нигде на географических картах ее царства не значится, и это — пустой и притом безнравственный вымысел, так как, пересмеяв все честные человеческие профессии, Шекспир обнаружил очень мало любви к ближнему»… Фу, задыхаемся!

***

Все благо под луной и солнцем, — и уж не послан ли нам последний фазис деятельности Толстого в том провиденциальном намерении, чтобы памятно и нестерпимо нам натереть «мозоль» фарисейства: дабы и через 10–50 лет, если кто-нибудь, подняв очи к небу, начнет вздыхать, что «Шекспир дурно относился к рабочему классу» или что Гете не всегда подавал филантропическую копейку, мы и потомки наши с мукою закричали все: «Ах, Боже, это опять как у Толстого, замолчите!» Его рассуждения последних лет имеют прелесть веревки «с коростой», которою, продев ее через живое тело, пиликают взад и вперед.

Каково отношение Толстого к культуре? Чем он является в нашей бедной русской культуре?

* * *

Культура есть движение, культура есть любовь. История началась не с первого негодования человека, не с Каина: она началась с первого восхищения человека, с жертвы Богу Авеля, «Богу», т. е. вот всему этому миру, и дубравам, и звездам, и верно «кому-то, кто прячется за покровом звезд и дубрав». Кто ведает, что думал человек, когда приносил свою первую жертву…