О привидениях и не только

Мать тихонько открывает дверь. Ничего не говорит, только в глазах вопрос.

«Все кончено, Мэгги», – ровным голосом отвечает ей отец, снимает пальто и кладет на стул. Нам придется строить мир заново.

Мать обнимает его за шею, а я, тревожась из-за того, чего не понимаю, отправляюсь спать.

Женщина с Саэтера[28]

Выслеживание северного оленя – крайне волнующее занятие, как можно предположить, слушая рассказы бывалых охотников на веранде какого-нибудь норвежского отеля. Следуя указаниям своего проводника, юноши с мечтательными и грустными глазами обитателя долин, вы покидаете фермерскую усадьбу ранним утром, чтобы уже в сумерки прибыть в заброшенную бревенчатую хижину, которой и предстоит стать вашим унылым жильем на время пребывания в горах.

На рассвете вы поднимаетесь и, позавтракав вяленой рыбой и кофе, вскидываете на плечо «ремингтон» и выходите в холодный туман. Проводник закрывает дверь за вашей спиной, ключ со скрипом поворачивается в ржавом замке.

Час за часом вы топаете по сонной, каменистой земле или петляете между соснами, разговаривая шепотом, чтобы ваш голос не долетел до чутких ушей вашей будущей добычи, которая всегда держит нос по ветру. Здесь и там в низинах вы видите широкие снежные поля, по которым идти нужно с предельной осторожностью, прислушиваясь к шуму потока, бурлящего где-то под вашими ногами, и гадать, выдержит ли ледовый мостик над ним вес вашего тела. Время от времени, когда цепочкой по одному вы продвигаетесь по какому-то скалистому гребню, вам удается разглядеть зеленый мир, находящийся в трех тысячах футах ниже, но долго смотреть на него вы не можете, потому что ваше внимание приковано к следам вашего проводника, потому что шаг вправо или влево может привести к тому, что вы вернетесь в долину, точнее – вас там найдут.

Все, что вы делаете, очень полезно для здоровья по части физических упражнений и бодрит. Но северного оленя вы не видите, и если только, сокрушив предубеждения вашей совести британца, не выстрелите по вдруг попавшейся на глаза лисе, то карабин могли бы оставить и в хижине – принес бы не меньше пользы. При этом ваш проводник продолжает пребывать в прекрасном расположении духа и на ломаном английском, помогая жестами, рассказывает об ужасной бойне, учиненной другими охотниками, которых он вывел на оленей, и об огромных стадах, обычно пасущихся в этих местах. А когда вы уже теряете надежду встретиться с оленями, он начинает что-то бормотать о медведях.

В какой-то момент вы действительно наткнетесь на след и долгие часы будете идти по нему, пока он не приведет к отвесной пропасти. Как это объяснить – самоубийством или склонностью местных животных подшучивать над охотниками, – решать вам. Но в этом месте, с учетом многих миль, отделяющих вас от заброшенной хижины, где предстоит ночевать, преследование вы прекращаете.

Я рассказываю исключительно о личных впечатлениях.

Весь день мы шагали под безжалостным дождем, остановившись лишь на час в полдень, чтобы поесть вяленого мяса и выкурить трубку под защитой нависающего над нами утеса. Вскоре после этого Майкл из своей двустволки подстрелил белую куропатку (птицу, которой лень уступать вам дорогу). Первая добыча нас подбодрила, а вскоре настроение еще поднялось, потому что мы нашли очень свежие оленьи следы. По ним мы и пошли, забыв в охотничьем азарте об увеличивающемся расстоянии до хижины, близком вечере и сгущающемся тумане. След уводил нас все выше и выше, все дальше и дальше в горы, пока резко не оборвался на берегу быстрой горной речушки. Пока мы стояли, переглядываясь, пошел снег.

Если бы в ближайшие полчаса нам не удалось найти пристанище, то ночь мы бы провели под открытым небом. Мы с Майклом повернулись к проводнику, и хотя он с присущей норвежцам стойкостью был полон оптимизма, мы смогли разглядеть в сгущающихся сумерках, что он, как и мы, не знает, куда идти. Не теряя времени на слова, мы начали спуск, прекрасно понимая, что любое человеческое поселение расположено гораздо ниже.

Спускались, не обращая внимания на порванную одежду и поцарапанные руки, а темнота все плотнее окутывала нас. И внезапно стало черно – черно как в шахте. Мы уже не видели друг друга. Еще один шаг мог означать гибель. Мы вытянули руки и нащупали друг друга. Почему говорили шепотом, я не знаю – наверное, боялись собственных голосов. Решили, что предпринять ничего не можем, кроме как оставаться здесь до утра, держась за короткую траву, поэтому легли бок о бок и пролежали то ли пять минут, то ли час. Потом, пытаясь повернуться, я не сумел вновь ухватиться за траву и покатился. Пытался, конечно, задержать или остановить падение, цепляясь за землю, но склон был слишком крутым. Сколько я падал, сказать не могу, но в конце концов что-то остановило меня. Я осторожно поддал ногой препятствие, затем, изогнувшись, коснулся его рукой. Препятствие крепко вбили в землю. Я повел рукой направо, потом налево и закричал от радости, потому что оказался у изгороди.