«Утром я пошел вниз, к фьорду. Сказал жене, что не вернусь до вечера. Она стояла у двери, глядя мне вслед, пока мы не превратились в точки друг для друга, а потом я скрылся за горным уступом. К фьорду спускаться не стал, отошел чуть дальше по склону и начал подниматься уже не по тропе. Поднимался медленно, тяжело. Иной раз приходилось делать большой крюк, чтобы обойти ущелье. Дважды я добирался до гребня, а потом приходилось спускаться обратно, потому что за гребнем меня ждала пропасть. Но в конце концов гребень я перевалил и тайком начал спуск. Нашел место, откуда видел свой дом как на ладони, и затаился. Она – моя жена – стояла у хлипкого мостика. В руке держала короткий топорик, каким пользуются мясники. Прислонившись плечами к сосне, второй рукой она потирала поясницу, словно снимая боль после долгой работы в согнутом положении. Даже с такого расстояния я видел жестокую улыбку на ее губах.
Я вновь поднялся на гребень, спустился с другой его стороны, дождался вечера, а потом поднялся по тропе. Когда приблизился к дому, она, увидев меня, помахала мне носовым платком, а я в ответ помахал своим и прокричал проклятия, которые ветер унес к горной речке. Она встретила меня поцелуем, а я ничем не намекнул, что все знаю. Решил: пусть будет как будет. Потому что тогда мне станет понятно, кто приходит ко мне. Если это призрак, мостик под ним не шелохнется, если женщина…
Но я отогнал эту мысль. Если она настоящая, то почему лишь сидела и смотрела, почему не разговаривала со мной? Почему мой язык отказывался задавать ей вопросы? Почему в ее присутствии силы полностью покидали меня и происходящее казалось сном? Но если это призрак, почему я слышал шаги? И почему капли ночного дождя блестели на ее волосах?
Я стал терпеливо ждать. Давно наступила ночь, я пребывал в одиночестве, прислушивался. Если это призрак, она придет ко мне, если женщина, я услышу ее крик даже сквозь шум дождя. А вдруг это демон разыгрывает меня?
Раздался крик; громкий и пронзительный, он перекрыл и шум дождя, и треск ломающегося дерева. Доски настила и камни посыпались вниз. Я слышу его, как слышал тогда. Он поднимался вверх из глубин ущелья. И сейчас, когда я пишу, наполняет комнату.
Я на животе полз по оставшейся части моста, пока не нащупал расщепленный, в занозах, край доски, и посмотрел вниз. Но пропасть до краев заполняла темнота. Я закричал, но ветер отнес мой голос, презрительно смеясь. Сейчас я сижу и чувствую, как безумие все ближе подступает ко мне. Я говорю себе, что все это плод моего горячечного бреда. Мост прогнил. Ветер и дождь разбушевались. Крик этот один из многих голосов гор. Но я слушаю, и он поднимается, ясный и пронзительный, перекрывая стон сосен и плеск воды. Он бьется в моей голове, и я знаю, что больше она не придет».
Отрывок из последнего письма:
«Я напишу на конверте твой адрес и оставлю его среди других писем. Тогда, если вернуться мне не удастся, останется шанс, что конверт найдут, переправят тебе и ты все узнаешь.
Мои книги и рукопись остаются нетронутыми. По вечерам мы сидим вместе – эта женщина, которую я называю женой, и я. Она держит в руках вязанье, но не вяжет, я – книгу, раскрытую всегда на одной и той же странице. Украдкой мы наблюдаем друг за другом, кружа по безмолвному дому. Порой, резко оглянувшись, я замечаю на ее губах торжествующую улыбку, которая, естественно, тут же исчезает.
Мы разговариваем как чужие о том о сем, скрывая собственные мысли. Мы находим себе все новые и новые дела, позволяющие держаться порознь.
Поздним вечером, сидя среди теней при тусклом свете очага, я иногда думаю, что слышу стук в дверь. Подхожу, мягко отворяю ее и выглядываю. Но за дверью только ночь. Тогда я затворяю дверь, закрываю на задвижку, и она – живая женщина – спрашивает меня тихим голосом, что я там услышал, и склоняется над вязаньем, пряча улыбку. Я что-то отвечаю, подхожу к ней, обнимаю, чувствую ее мягкость и податливость, и задаюсь вопросом, скоро ли услышу треск костей, если изо всех сил сожму ее обеими руками.
Ибо здесь, среди дикой природы, я тоже становлюсь дикарем. Древние первобытные страсти – любовь и ненависть – кипят во мне, яростные, жестокие и сильные. Нынешним людям их не понять. Придет день, и я сомкну пальцы на ее полной шее, и ее глаза медленно обратятся ко мне, рот откроется, обнажая красный язык; и мы будем двигаться шаг за шагом, я буду толкать ее перед собой, глядя ей в лицо, и тогда придет моя очередь улыбаться. Мы минуем дверь, пройдем по тропинке между кустами жимолости, и настанет миг, когда ее пятки повиснут над краем пропасти и держаться за жизнь она будет только пальцами ног. Тогда я наклонюсь к ней, буду наклоняться, пока наши губы не сольются в поцелуе, а потом мы полетим вниз, вниз, вниз, пугая морских птиц, мимо мха, мимо сосен, вниз, вниз, вниз, полетим вместе, пока не найдем ту, которая покоится сейчас под водами фьорда».