О процессе цивилизации. Том I. Изменения в поведении высшего слоя мирян в странах Запада

Но как раз в наше время хорошо заметны признаки дальнейшего роста контроля над влечениями: в целом ряде обществ мы встречаемся с попытками социального регулирования и упорядочения аффектов, которые по своей силе и сознательности осуществления далеко превосходят прежний стандарт. Схема моделирования налагает на индивида такое количество ограничений на влечения, принуждает к такому от них отказу, что последствия ее применения сегодня едва обозримы.

11

Какими бы ни были частные свойства этих колебаний, как бы ни происходило увеличение и уменьшение ограничений в ближайшей перспективе, общий характер движения не меняется, какое бы влечение мы ни брали. Линия развития полового влечения в целом параллельна линиям других влечений — при всех социогенетических различиях в частностях. Регулирование здесь становится все более строгим, если взять в качестве примера прежде всего мужчин из высшего слоя. Данное влечение также постепенно вытесняется из общественной жизни; растет и сдержанность в речи при обсуждении подобных вопросов[326]

. Для сдерживания, как и в других случаях, все реже требуется применять прямое телесное насилие; сдерживание обеспечивается давлением общественных институтов, самим строением социальной жизни вообще, а в частности — определенными исполнительными органами этого общества, прежде всего семьей, проводящей с раннего детства такую «дрессировку» индивида, что самопринуждение делается автоматически действующей привычкой. Социальные запреты и предписания тем самым становятся частью собственного «Я», входя в него как строго его регулирующее «Сверх-Я».

Как и в случае многих других влечений, сексуальность не только женщин, но и мужчин все более переносится в предопределенный для этого анклав социально легитимированного брака. Половинчатая или полная легитимация в общественном мнении иных отношений все более исключается — как для женщин, так и для мужчин. Любое нарушение таких границ и все с этим нарушением связанное становятся тайными, выходят за круг того, «о чем принято говорить»: теперь без утраты престижа или социальной позиции об этом уже невозможно рассуждать на публике.

Подобно тому как семья постепенно стала для мужчин и женщин исключительным и единственным анклавом сексуальности и интимного общения в целом, она сравнительно поздно становится столь же исключительной и охватывающей все общество в целом инстанцией первичного формирования социально желательного поведения у подрастающего поколения. До тех пор, пока мера контроля и «интимизации» еще не слишком значительна, а исключение влечений из социального оборота не так уж строго, то и задача первичного «кондиционирования» ложится не только на родителей. В этом участвуют все взрослые, с которыми соприкасается ребенок. Участников воспитательного процесса — пока интимизация не зашла далеко, а внутренняя жизнь семьи еще не столь закрыта для окружающих, — множество. При этом к самой семье в верхних слоях общества обычно относится и вся прислуга. В те времена куда откровеннее говорили о различных сторонах влечений, а аффекты получали выражение и в речи, и в действии. Сексуальность также не была в такой степени нагружена чувством стыда. Именно это вызывало у педагогов позднейших времен негативное отношение к сочинению Эразма о воспитании — они его неправильно поняли. Воспроизводство социальных привычек у ребенка, его «кондиционирование», осуществляются не только за закрытыми дверями, в изолированном пространстве дома, но происходит более непосредственно в социальном общении между людьми. Можно привести довольно типичный пример подобного «кондиционирования» — журнал врача Жана Эроарда, который день за днем и чуть ли не час за часом записывал все происходящее с подрастающим Людовиком XIII.