Читаем О прозе и поэзии XIX-XX вв.: Л. Толстой, И.Бунин. Г. Иванов и др. полностью

Такова роль Ивана Иваныча в раскрытии жизненной позиции и примет характера героя-рассказчика и отчасти автора (их близость несомненна, хотя во многом и не совпадает). В первую очередь следует сказать об отношении этого героя к жизни в ее повседневности, которая как раз и была для него, как и для Ивана Иваныча, той самой «быстробегущей» действительностью. И мы видим, что наш рассказчик не только, подобно Ивану Иванычу, равнодушен к ней, но и подчеркнуто ироничен, он не скрывает своего пренебрежения к этой жизни, как будто ему заранее известно, что в ней нет и быть не может ничего заслуживающего внимания.

Именно в таком духе отзывается он о житье-бытье Ивана Иваныча, который «что-то делал, зачем-то жил»; «домашняя жизнь его», «никому не нужная, была тоже никому не ведома»; а внезапно возникший у него «порыв к новой жизни» называет «вздором». Впрочем, не менее ироничен наш рассказчик и в отношении других своих современников, москвичей, жизнь которых, стремление их как-то обновить ее, действительно трудно было назвать духовно богатой.

Это они, готовясь «изменить свою жизнь, начать ее как бы сначала и уже по-иному… зажить разумнее, правильнее, моложе… спешили убирать квартиры, заказывать летние костюмы, делать покупки» — одним словом, собирались «к отъезду из Москвы, к отдыху на дачах, и Кавказе, в Крыму, за границей» (5, 85).

Справедливости ради надо сказать, что и себя самого наш герой – рассказчик не выделяет из толпы этих москвичей вместе с Иваном Иванычем. «…Канун жизни новой, непременно счастливой, — был он ну меня, у меня даже особенно, гораздо больше других, как казалось мне тогда. И все близился и близился срок моей разлуки с „Северным Полюсом", со всем тем, чем жил я в нем… А что же делал мой сосед по номерам, скромнейший современник наш? Да приблизительно то же, что и мы» (5,85).

Нельзя не увидеть, как до равнодушия спокойно относился наш герой к неумолимо убегавшим дням и месяцам своей и чужой жизни. Все мысли и чувства его — в будущем: тут и ожидание лета, и грядущие перемены в жизни, и такой, казалось ему, обычный отъезд из гостиницы «Северный Полюс», и давно ожидаемое окончание студенческой жизни, с которой унеслись лучшие годы молодости, и совсем уж ничтожный эпизод его душевной жизни — расставание с Иваном Иванычем и князем.

Вскоре мы все, то есть князь, Иван Иваныч и я, в один прекрасный день расстались, и расстались не на лето, не на год, не на два, а навеки (…) И остался Иван Иваныч в своем мрачном коридоре… и разъехались мы с князем в совершенно разные стороны…» И я «был бы, вероятно, очень удивлен, если бы мне сказали тогда, что навсегда сохранятся… они в том сладком и горьком сне прошлого, которым до могилы будет жить моя душа, и что будет некий день, когда буду я тщетно взывать… к ним:

– Милый князь, милый Иван Иваныч, где-то гниют ваши кости? И где наши глупые надежды и радости, наша далекая московская весна?» (5, 88).

Итак, время неумолимо двигалось и уходило. И пусть это только образное выражение — «тысяча лет», но оно, как нельзя лучше подчеркивает временную дистанцию и помогает объяснить, почему почти все подверглось кардинальному переосмыслению.

Да, время и память сделали свое дело, и коснулось это, как мы видим, не только ценностей, которым поклонялись современники, но и всего того, что входило и составляло человеческий и общественный обиход того времени, неповторимую ткань и атмосферу жизни тех лет. Все это передвинулось теперь в плоскость вневременных категорий, в том смысле, что все эти вещи и люди, и, конечно, князь и Иван Иваныч превратились отныне в своеобразных пассажиров одного корабля, который следовал к совершенно определенной гавани. И они же, жившие в известный срок на земле, получили роль уникальных свидетелей, видевших одно и то же небо и солнце, одних и тех же людей, дышавших воздухом своей эпохи.

«Родное, дорогое нам, ценное настоящее, — писал Н. Бердяев, – должно было бы быть вечным, для него не должно было бы наступать то будущее, которое делало его прошлым. Будущее и делает настоящее прошлым, в этом смертоносная связь прошлого и будущего…

В чем… печаль времени? В невозможности пережить полноту и радость настоящего как достижения вечности, в невозможности в этом моменте настоящего… освободиться… от печали о прошлом и от страха будущего» [140].

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих казаков
100 великих казаков

Книга военного историка и писателя А. В. Шишова повествует о жизни и деяниях ста великих казаков, наиболее выдающихся представителей казачества за всю историю нашего Отечества — от легендарного Ильи Муромца до писателя Михаила Шолохова. Казачество — уникальное военно-служилое сословие, внёсшее огромный вклад в становление Московской Руси и Российской империи. Это сообщество вольных людей, создававшееся столетиями, выдвинуло из своей среды прославленных землепроходцев и военачальников, бунтарей и иерархов православной церкви, исследователей и писателей. Впечатляет даже перечень казачьих войск и формирований: донское и запорожское, яицкое (уральское) и терское, украинское реестровое и кавказское линейное, волжское и астраханское, черноморское и бугское, оренбургское и кубанское, сибирское и якутское, забайкальское и амурское, семиреченское и уссурийское…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
100 знаменитых тиранов
100 знаменитых тиранов

Слово «тиран» возникло на заре истории и, как считают ученые, имеет лидийское или фригийское происхождение. В переводе оно означает «повелитель». По прошествии веков это понятие приобрело очень широкое звучание и в наши дни чаще всего используется в переносном значении и подразумевает правление, основанное на деспотизме, а тиранами именуют правителей, власть которых основана на произволе и насилии, а также жестоких, властных людей, мучителей.Среди героев этой книги много государственных и политических деятелей. О них рассказывается в разделах «Тираны-реформаторы» и «Тираны «просвещенные» и «великодушные»». Учитывая, что многие служители религии оказывали огромное влияние на мировую политику и политику отдельных государств, им посвящен самостоятельный раздел «Узурпаторы Божественного замысла». И, наконец, раздел «Провинциальные тираны» повествует об исторических личностях, масштабы деятельности которых были ограничены небольшими территориями, но которые погубили множество людей в силу неограниченности своей тиранической власти.

Валентина Валентиновна Мирошникова , Илья Яковлевич Вагман , Наталья Владимировна Вукина

Биографии и Мемуары / Документальное
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное