О прозе и поэзии XIX-XX вв.: Л. Толстой, И.Бунин. Г. Иванов и др.

И, когда Господь сжалился наконец над ним и освободил его от суетной славы земной и суетных земных утех, скоро распались все царства его, в запустение пришли города и дворцы, и прах песков размел их развалины под вечно синим… небом и вечно пылающим солнцем… Темир-Аксак-Хан? Где дни и дела твои? Где битвы и победы? Где те, юные, нежные, ревнивые, что любили тебя?» (Б, 5,35)

Как видим, тщеславию и богатству, всей житейской сует способно противостоять только то, что поистине нетленно и бессмертно — «синее небо» и «вечно пылающее солнце». И еще: «дикий шиповник», который «пророс сквозь останки лазурных фаянсов… гробницы, чтобы с каждой новой весной, снова и снова томились на нем, разрывались от мучительно-сладостных песен, от тоски несказанного счастья сердца соловьев» (Б, 5, 36).

В таком понимании опыта прошлого несомненны и масштабность мышления и бескорыстие, и духовность. Человек с подобным душевным настроем способен приобщиться к такому пониманию истинных ценностей, в котором тон будет задавать мудрость: и то, что достоинства и недостатки всех вещей относительны, и то, что любить в себе нужно не себя, а, по выражению философов, дух беспредельный. Иными словами, как писал Толстой, «чтобы жизнь имела смысл, надо, чтобы цель её выходила за пределы этого мира, за пределы постижимого умом человеческим» (Т, 54, 112).

Но этот опыт также учит понимать и постигать красоту земли, дорожить жизнью и уметь ценить её во всех даже самых кратких мгновениях и проявлениях дня текущего, дня так быстро и неумолимо проходящего. Ибо: что есть жизнь? — спрашивал себя И. Тургенев. И в ряду многих других ответов на этот вопрос предлагал свой: «это красноватая искорка, мерцающая в мрачном и немом океане Вечности. Это единственное мгновение, которое нам принадлежит».

Песня о Темир-Аксак-Хане, жившем в легендарно далекие времена, не только произвела сильное впечатление на одну из слушательниц, но и побудила её, перед тем, казалось бы, вполне счастливую и благополучную, совсем иначе взглянуть на себя и окружающую природу (действие происходит в Крыму). Мысль и чувства её обострены, взгляд стал глубже и проницательнее, она теперь во власти переживаемого мгновения жизни и печального предчувствия, что его уже почти поглотило беспощадно уходящее время. «Глаза её ещё горят от слез, но у нее такое чувство, что никогда не была она счастливее, чем в эту минуту, после песни о том, что все суета и скорбь под солнцем, в эту темную и влажную ночь с отдаленным шумом невидимого моря, с запахом весеннего дождя, с беспокойным, до самой глубины души проникающим ветром» (Б, 5, 36).

В ряде своих произведений («Воды многие», «Ночь», 1925-1926) Бунин пишет о далеком и недавнем прошлом, имея в виду начало всех начал: и рода человеческого и биографии своего лирического героя. Он ведет речь о том, как много значит для человека, для всей его жизни место рождения, его малая родина со своим особым обликом, обычаями, духовным и душевным настроем, о том, что получает он по наследству: и язык, и характер, и заветы отцов, святыни.

«Суздальская древняя иконка в почерневшем серебряном окладе, с которой я нигде не расстаюсь, святыня, связующая меня нежной и благоговейной связью с моим родом, с миром, где моя колыбель, моё детство — иконка та… висит над моей корабельной койкой. «Путь твой в море и стезя твоя в водах великих и следы твои неведомы» (Б, 5, 314). Так начинается рассказ «Воды многие». Он написан в жанре очерка и содержит впечатления и мысли героя, плывущего из Египта на Цейлон. Но постепенно начинаешь осознавать, что «путешествие» здесь следует понимать и в смысле странствия, в которое человек отправляется с началом жизни. Идет по жизни и проходит он, человек-странник, которому все в этом мире дается на немного дней. Безмерно его одиночество в этом необозримом просторе, куда входят и земля, и океан, и такие далекие звезды. Непредсказуема и судьба его, — воистину каждая секунда может быть последней для него. И человек не может не думать о том, что противопоставить этому запредельному одиночеству, как избавиться от чувства непрочности во всем, к чему прикасаешься мыслью или делом. И, конечно, не случайно возникает в рассказе «суздальская древняя иконка», образ задушевной Связи с родительским домом. Именно она, эта связь, по мнению Достоевского, способна спасти от самого последнего, «окончательного» отчаяния. Эта «иконка» — символ веры в те великие заповеди, которые целые тысячелетия передаются из сердца в сердце. «Сколько раз человечество восставало на них, — говорится в рассказе «Воды многие», — дерзко требовало пересмотра, отмены их велений… И сколько раз, со стыдом и отчаянием, убеждалось в полном бессилии своих попыток заменить своей новой правдой ту старую, как мир, и до дикости простую правду… «Чти отца и матерь твою»… «Не пожелай дома ближнего твоего…»

Что особенно волнует его и что в первую очередь хотел бы он подчеркнуть в этой связи?