О психологии западных и восточных религий (сборник)

845 Состоянию чьенид присущи кармические иллюзии, те, что вызываются психическими остатками (или заслугами) предыдущей жизни. Восточное представление о карме есть своего рода учение о психической наследственности, исходящее из гипотезы реинкарнации, а в конечном счете сводимое к положению о вневременности души. Ни наша система знаний, ни наш рациональный склад ума не в состоянии воспринять подобное представление. Для нас тут слишком много всяких «если» и «но». Прежде всего, мы крайне мало знаем о возможностях существования индивидуальной психики за чертой смерти — так мало, что не можем даже вообразить, каким могло бы быть доказательство чего-либо из этой области. Кроме того, нам слишком хорошо известно, что по причинам теоретико-познавательного характера такое доказательство невозможно, как и доказательство бытия Бога. Поэтому можно с осторожностью принимать понятие кармы лишь в той мере, в какой оно в самом широком смысле может пониматься в качестве психической наследственности вообще. Психическая наследственность и вправду существует, это наследование таких психических признаков, как предрасположенность к заболеваниям, свойства характера, способности и т. д. Психическая природа таких явлений не несет никакого урона, даже когда наша естественно-научная мода сводит ее к якобы физическим условиям (строению клеток). В жизни немало того, что оказывает преимущественно психическое воздействие на человека, а также имеются и такие наследственные черты, которые выражаются в первую очередь физиологически, то бишь физически. Среди психических наследуемых комплексов имеется при этом особая их разновидность, не ограниченная в главном ни семейной, ни расовой наследственностью. Это всеобщие духовные предрасположенности, под которыми следует понимать своего рода формы (платоновские eidola

— «идолы», образы), служащие духу образцами для организации психических содержаний. Эти формы можно назвать категориями, по аналогии с логическими категориями, этими повсеместно наличными, насущными предпосылками мышления. Только наши «формы» будут категориями не рассудка, а воображения. Плоды фантазии в самом широком смысле всегда наглядны, и потому ее формы изначально носят характер образов, причем типических образов, которые я по этой причине вслед за Августином называю архетипами. Настоящим кладезем архетипов выступают сравнительные исследования религии и мифологии, а также психология сновидений и психозов. Поразительный параллелизм указанных образов и выражаемых ими идей нередко служит отправной точкой при построении самых смелых гипотез о переселении народов, хотя гораздо уместнее было бы обсуждать удивительную однородность человеческой души во все времена и во всех странах. По сути, архетипические формы фантазии спонтанно репродуцируются всегда и всюду, не вызывая ни малейшего подозрения в непосредственном заимствовании. Исходные психические связи отличаются таким же удивительным единообразием, которое свойственно структурным связям зримого тела. Архетипы суть нечто вроде органов дорациональной психики. Это постоянно наследуемые, всегда одинаковые формы и идеи, лишенные специфического содержания. Последнее возникает лишь в индивидуальной жизни, где личный опыт облекается именно в эти формы. Не существуй эти архетипы везде и всюду в тех же самых формах, как можно было бы объяснить, например, тот факт, что книга «Бардо Тхедол» почти в каждом своем предложении утверждает, будто мертвые не знают, что они мертвы? Схожее утверждение столь же часто встречается в наиболее вульгарной и некультурной спиритической литературе Европы и Америки. Мы встречаем это утверждение уже у Сведенборга

[821]

, но его сочинения все же известны не столь широко, чтобы любой обыкновенный медиум им прилежно следовал. А предполагать связь между Сведенборгом и «Бардо Тхедол» вовсе немыслимо. С древних времен принято верить, что мертвецы просто продолжают вести земную жизнь — и по этой причине часто не подозревают, что стали бестелесными духами. Это архетипическая идея, которая обретает чувственное восприятие, едва кто-либо переживает опыт соответствующего содержания. Важно и то обстоятельство, что призраки повсюду обнаруживают некоторые общие черты. Разумеется, я рассуждаю об этой недоказуемой спиритической гипотезе, но сам в нее не верю; мне достаточно гипотезы о наличии у человека как вида некой дифференцируемой и наследуемой психической структуры, что направляет все переживания в определенную сторону и придает им определенную форму. Органы тела нельзя считать пассивными данностями, это, скорее, динамические комплексы функций, утверждающие свое наличие твердо и решительно; архетипы же, психические органы, суть динамические (инстинктивные) комплексы, в высокой степени определяющие душевную жизнь. Потому-то я и усматриваю в них доминанты бессознательного. Тот слой бессознательной психики, что состоит из этих повсеместно распространенных динамических форм, я называю коллективным бессознательным.