О психологии западных и восточных религий (сборник)

856 Пускай истине суждено принести нам разочарование, человек испытывает немалое искушение наделить видение жизни в бардо некоторой долей реальности. Как бы то ни было, по меньшей мере крайне оригинально усматривать в посмертном состоянии, по поводу которого наша религиозная фантазия сотворила обилие самых величественных картин, прежде всего опасное сновидческое состояние поступательного упадка[827]

. Предельное видение приходит не в конце состояния бардо, а в самом его начале, в миг смерти, а происходящее далее есть долгое соскальзывание в иллюзию и помрачение — вплоть до перехода к новому физическому рождению. Духовный предел достигается в конце жизни. Человеческая жизнь, таким образом, видится средством наибольшего свершения; только в ней создается та карма, которая дает мертвому возможность без привязки к объекту пребывать в пустоте полноты света и тем самым держаться оси колеса перерождений, избавившись от всех иллюзий возникновения и исчезновения. Жизнь в состоянии бардо несет не вечные радости или мучения, она ведет вниз, к новой жизни, которая должна приблизить человека к его конечной цели. Эсхатологическая же цель состоит в принесении к новому рождению своих последних и высших плодов жизни, трудов и исканий своего земного бытия. Такое воззрение возвышенно, мужественно и героично.

857 Упадок, присущий состоянию бардо, прекрасно подтверждается западной спиритической литературой, которая с удручающим постоянством воспроизводит впечатление полной банальности общения с духами. Наша научная проницательность, разумеется, без промедления толкует эти сообщения как эманации бессознательного медиумов и участников сеанса и применяет тот же принцип для истолкования посмертного существования, которую рисует Книга мертвых. Несомненно, вся книга опирается на архетипические содержания бессознательного. За ними не стоят — в данном случае западная рациональность совершенно права — никакие физические или метафизические реальности; они зиждутся на «простой» реальности психических переживаний. Существует ли нечто в качестве «данного» субъективно или объективно, — не имеет значения; важно, что оно существует. Большего не говорит и «Бардо Тхедол», даже пять дхьяни-будд[828]

которой воплощают именно психические факты, о чем и предстоит узнать усопшему, если он еще при жизни не успел осознать, что его душа и «податель всех данностей» суть одно и то же. Мир богов и духов — это «всего-навсего» коллективное бессознательное в человеке. Чтобы перевернуть с ног на голову это высказывание, которое в таком случае будет гласить: «Бессознательное есть мир богов и духов вне меня», не требуется никакой интеллектуальной акробатики, зато нужна целая человеческая жизнь — может быть, даже много жизней при все возрастающем приближении к законченности. Намеренно не употребляю слово «совершенство», поскольку «совершенные» делают совсем другие открытия.

858 Книга «Бардо Тхедол» была и остается тайной книгой, какие бы комментарии к ней ни составлялись, ибо постижение этого текста предполагает наличие духовных способностей, с которыми никто не рождается, но которыми возможно овладеть благодаря особому обучению и особому образу жизни. Хорошо, что существуют такие «бесполезные» с точки зрения содержания и своих задач книги. Они предназначены для людей, которым суждено иметь не слишком высокое мнение о пользе, цели и смысле нынешнего «культурного мира».

XII

Йога и запад[829]

859 Менее столетия прошло с тех пор, как йога сделалась известной на Западе. Всякого рода истории о баснословной Индии — земле мудрецов, гимнософистов и омфалоскептиков — распространялись в Европе две тысячи лет подряд, но о реальном знании индийской философии и философской практики нельзя было говорить до тех пор, пока усилиями француза Анкетиля-Дюперрона Запад не познакомился с Упанишадами. Более глубокое и разностороннее знание удалось почерпнуть благодаря трудам Макса Мюллера, издававшего в Оксфорде священные книги Востока. Вначале это знание оставалось уделом специалистов — санскритологов и философов, однако довольно скоро теософское движение, вдохновленное идеями мадам Блаватской, присвоило себе право делиться восточными традициями с самой широкой публикой. Понадобилось всего несколько десятилетий для того, чтобы знания о йоге стали развиваться по двум различным направлениям: с одной стороны, йога — предмет сугубо академического изучения; с другой же — нечто вроде религии, пусть и без церковной организации, несмотря на все усилия Анни Безант и Рудольфа Штайнера. Штайнер, основоположник антропософского раскола, начинал как последователь Блаватской.