О Пушкине, o Пастернаке

Однажды, когда Моцарт погружался в горестные мысли свои, перед домом его остановилась карета; вошел человек, богато одетый, средних лет, и с важным видом сказал, что один знатный господин, которого имя не должно быть известно, просит его сочинить панихиду на смерть милого ему друга. Сие предложение и таинственный вид человека тронули Моцартову душу, он согласился. Незнакомец скрылся, оставив на столе 100 червонцев. Моцарт задумался; не слушал примечаний жены своей на сие странное явление; через несколько минут потребовал бумагу, и начал писать. Казалось, что всякая нота была для него вдохновением; он работал день и ночь. Почти насильно сажали его в карету и возили по улицам: Моцарт не говорил ни слова; чувства его казались мертвыми. Через несколько времени незнакомец опять явился: Моцарт извинялся, что не успел кончить, обещая через месяц вручить ему панихиду. Незнакомец опять положил на стол 100 червонцев, и вышел, не хотев наименовать себя. За ним послали слугу, но слуга потерял его из виду и возвратился ни с чем. Тут Моцарт совершенно уверился, что сей человек приходил с того света и что он Ангел смерти. Это еще более воспалило его душу, он хотел оставить по себе вечный, бессмертный памятник; пылал духом, но угасал физически; часто от слабости закрывал глаза, но снова открывая их, в ту же минуту принимался опять за работу; через месяц кончил… Незнакомец пришел; но Моцарт был уже во гробе!

(Анекдоты 1802: 47–48; Анекдоты 1818: 43–45; Серман 1958: 390)

Значительно меньшее распространение получил другой вариант сюжета, восходящий к книге о Моцарте Нимечека, хотя он был ближе к историческим фактам. По Нимечеку, незнакомец приходит к Моцарту три раза еще до его поездки в Прагу, и его визиты не носят столь таинственного характера. К работе над Реквиемом Моцарт приступает далеко не сразу, только по возвращении из Праги в Вену, и, главное, не успевает ее завершить: в последний день жизни он просит принести ему незаконченную партитуру и читает ее со слезами на глазах, восклицая: «Разве я не говорил вам, что пишу Реквием для самого себя?» (Niemetschek 1798: 47–48; Niemetschek 1808: 49–52). С краткими изложениями этой версии Пушкин мог познакомиться по нескольким французским энциклопедиям и журналам (см., например: Biographie universelle 1821: 356; Biographie nouvelle 1824: 241; Musée des variétés littéraires. 1824. T. 5. № 27. P. 55). Уже после выхода первого издания книги Нимечека европейскую печать обошло письмо Зюсмайера, который сообщил, что именно он закончил Реквием после смерти учителя (французский перевод см.: Gardeton 1822: 377–378). В середине 1820‐х годов в Германии дискуссия об авторстве Реквиема вспыхнула с новой силой, в связи с попыткой немецкого музыканта Готфрида Вебера доказать, что Реквием вообще представляет собой подделку. Об этой дискуссии (или «ужасной войне», как назвали ее в «Journal des débats») много писали французские журналы и газеты (см.: Journal des debats. 1826. 10 Octobre. P. 2–3; Revue encyclopédique. 1826. T. XXXII. Octobre. P. 685–686; Le Mercure du dix-neuvième siècle. 1826. T. 15. P. 95–96; Fétis 1827; Dernières discussions à l’ occasion du Requiem de Mozart // Revue Musicale. 1829. T. IV. P. 121–124).