О себе самом и о епископах

Ты видишь что бедные приносят в дар Богу[13].

Но мы можем даже это, если угодно, вменить себе в вину.

Кто-то сказал, что чувственный разум[14] подобен тле,

разъедающей кости. В этом я убедился на собственном опыте:

110 тело мое, прежде крепкое как медь, а теперь изнуренное заботами,

уже клонится к земле. Но ничего другого я все равно не могу дать,

хотя я и должен больше, даже если внесу все.

А что еще может случиться с тем, кто связал себя с немощным другом?[15].

Однако мне пора вновь обратиться к начатой речи.

115 Меня позвали, и я сплотил народ, который находился среди волков;

я напоил словом жаждавшую паству[16],

посеял веру, укорененную в Боге,

распространил свет Троицы на тех, кто раньше находился во тьме.

Я уподобился закваске в молоке и лекарству

120 благодаря силе убеждения; поэтому одни уже присоединились [к истинной вере],

другие были близки [к этому], а иные еще только собирались [прийти].

Но настроение всех, бывшее прежде бурным, изменилось,

{121} и истинное учение вызвало ответную любовь:

появилась надежда развить полный успех из этой умеренной расположенности;

125 Это знает счастливый город Рим[17] — здесь я, главным

образом, имею в виду тех, кто в нем первенствует.

Эти люди неожиданно удостоили меня некоей чести[18],

а лучше у них иметь хоть немного славы,

чем быть первым по чести среди всех остальных:

130 в самом деле, они намного могущественнее всех!

Когда я был у них, я был в почете,

и даже сейчас, когда я удалился, они осуждают дурных.

Ведь они не могли сделать ничего, кроме этого,

да и сам я не просил их ничего делать. «О город, город!»

135 (если воскликнуть в духе трагедии[19]).

Но добропорядочные и благовоспитанные[20] мои сопастыри,

лопаясь от зависти (вы знаете Фрасонидов[21]:

неотесанность не переносит культуры),

взяли себе в союзники мою телесную немощь, являющуюся спутником трудов моих,

140 которую надлежит почтить всякому,

кто хотя бы немного поработал для Бога;

они, кроме того, ссылались на то, что я не стремлюсь к власти столь великого престола,

в то время как окружающий мир разрывался в борьбе[22].

Итак, по наущению демона выдвинув это обвинение,

145 возлюбленные охотно выслали меня оттуда,

выбросив, как выбрасывают какой-нибудь лишний груз из отягощенного корабля.

Ведь в глазах дурных я был грузом, поскольку имел разумные мысли.

Затем они возденут руки, как если бы были чисты,

и предложат Богу «от сердца» очистительные дары,

150 освятят также народ таинственными словами.

Это те самые люди, которые с помощью коварства изгнали меня оттуда[23]

(хотя и не совсем против моей воли, ибо для меня было бы великим позором

быть одним из тех, кто продает веру[24]).

Из них одни, являясь потомками сборщиков податей,

155 не о чем другом не думают кроме незаконных приписок[25];

{123} другие явились из меняльной лавки, после денежного обмена,

третьи — от сохи, опаленные солнцем,

четвертые — от своей каждодневной кирки и мотыги,

иные же пришли, оставив флот или войско,

160 еще дыша корабельным трюмом или с клеймами на теле

[26],

Они вообразили себя кормчими и предводителями народа

и не хотят уступить даже в малом.

В то время как другие еще кузнечную копоть

не смыли полностью с тела,

165 достойные подвергнуться бичеванию или быть сосланными на мельницу[27].

Если перед тем как принести дань своим господам, им удается

сделать небольшой перерыв в работе,

то они тотчас же зазнаются и обольщают некоторых из народа

либо убеждением, либо принуждением.

170 Они стремятся вверх, как скарабеи к небу,

катя шар, только сделанный уже не из навоза[28],

и не опуская голову к земле как раньше:

они думают, что имеют власть над небом,

хотя болтают всякий вздор и даже не могут сосчитать,

175 сколько у них рук или ног.

Но разве все это не великое зло, недостойное епископского сана,

о дражайший?! Не будем мыслить упрощенно

и о столь великом [деле] судить дурно

(хотя мне-то больше нравится униженное положение):

180 епископство, в самом деле, не есть нечто наихудшее. [Напротив,] совершенно необходимо,

чтобы [епископом] был избран кто-нибудь из лучших: я лично избираю

самого лучшего; если же не самого лучшего, то, во всяком случае, не наихудшего[29]

(если, конечно, мое мнение следует принимать во внимание).

И [это важно] особенно сейчас, когда болтливость бушует подобно шторму

185 и проникает в великие города и собрания[30].

{125} И если они пребывают [в истинной вере] непоколебимо, то это для них великая польза,

а если не пребывают — вред преизбыточествующий.

Поэтому-то и должны быть тобой избираемы лучшие люди:

ведь едва ли кому-нибудь из людей средних способностей,

190 даже если бы он и ревностно поборолся, довелось бы одолеть лучших людей.

Это мнение судьи, в высшей степени далекого ото лжи.

Но мне предстанут мытари и рыбаки,

бывшие евангелистами. Ведь они, немощные в красноречии,

весь мир словно сетью уловили своим простым словом

195 и даже мудрецов поймали в свои рыбацкие сети,

чтобы таким образом чудо Слова стало еще более [очевидным].