Читаем О Шекспире и его трагедиях «Ромео и Джульетта» и «Гамлет» полностью

Постепенно, по ходу развития пьесы, выясняется, что какая-то неведомая порча коснулась всего вокруг. И тогда весьма символичными покажутся не замечаемые вначале слова стражника Марцелла: «Какая-то в державе датской гниль». Так выражено в драме ощущение кризиса, охватившего мир.

Отражением этого кризиса становится внутренний кризис Гамлета, развивающийся в пьесе по нарастающей. Самым сильным из всех испытанных героем потрясений будет встреча с Призраком.

Призрак рассказывает Гамлету настоящую историю смерти отца. Оказывается, что он злодейски убит братом Клавдием. Гамлету поручено отомстить — но не только за убийство. Дело в том, что по представлениям того времени не подготовленный к смерти священником человек «в цвете грешных дней… со всеми преступленьями на шее» неизбежно попадает в ад (вспомним также сцену молитвы короля Клавдия: Гамлет не использует этот удобный для совершения мести момент именно потому, что молящийся человек, застигнутый смертью, попадает в рай, а этого Гамлет для Клавдия, естественно, не желает). Значит, мстить нужно и за загробные муки отца. Кроме того, брак, заключающийся между матерью Гамлета и его дядей, считался кровосмесительным. И за этот грех Клавдий тоже должен был быть наказан.

Месть должна стать теперь главной и единственной задачей жизни Гамлета:

Я с памятной доски сотру все знакиЧувствительности, все слова из книг,Все образы, всех былей отпечатки,Что с детства наблюденье занесло,И лишь твоим, единственным веленьем
Весь том, всю книгу мозга испишу…

Сказаны эти слова непосредственно после встречи с Призраком, в конце первого акта. Однако сама месть осуществляется только в финале трагедии, в пятом акте. Гамлет почему-то не спешит выполнить завет отца. На протяжении пьесы Гамлет постоянно корит себя за медлительность, подстегивает, напоминает самому себе о необходимости действовать. Так происходит, например, в заключительном монологе второго акта, в котором Гамлет сравнивает себя с актером, только что на сцене пережившим целую бурю страстей по поводу выдуманной истории о «делах давно минувших дней». У Гамлета же — не выдуманная история, а настоящий повод к действиям. Однако ничего не происходит, и вот Призрак является вторично — чтобы «вдунуть жизнь» в «остывшую готовность» Гамлета. А потом, уже в четвертом акте, Гамлет будет завидовать способности норвежских воинов, которых он встретил на своем пути в Англию, идти в бой не задумываясь, без «привычки разбирать поступки до мелочей». И опять — вопрос к себе, о своей собственной медлительности:

Но что за смысл без умолку твердить,Что это надо сделать, если к делу
Есть воля, сила, право и предлог?Нелепость эту только оттеняетВсе, что ни встречу…

Итак, почему же медлит Гамлет? Объяснений этому может быть несколько. Прежде всего, есть причины, так сказать, технического порядка: хорошо охраняемого короля убить не так-то просто. Кроме того, остается вероятность — и об этом также говорит Гамлет в конце второго акта, — что Призрак был на самом деле Дьяволом, принявшим обличье его отца и толкавшим Гамлета на преступление и неправую месть. Гамлету нужны доказательства виновности Клавдия, поэтому он и затевает историю с постановкой пьесы, провоцирующей короля на разоблачение.

Но вот доказательства получены, виновность установлена, а Гамлет все медлит. Может быть, он просто не способен убивать по своей природе? Нет, это не так. Убил же он Полония, да и Клавдия в конце трагедии тоже. Можно вспомнить также смерть Розенкранца и Гильденстерна, подстроенную Гамлетом, но для нас сейчас важнее то, что Гамлет сам, своими руками вполне способен убить человека. Но только тогда — и это сразу бросается в глаза, — когда ему некогда рассуждать, когда он не находится во власти «привычки разбирать поступки», которая составляет суть его натуры. Бесконечное анализирование собственных действий поглощает все его время и силы, отнимая способность эти самые действия совершать. Об этом говорит Гамлет в своем знаменитом монологе «Быть иль не быть»:

Так всех нас в трусов превращает мысль,И вянет, как цветок, решимость нашаВ бесплодье умственного тупика.Так погибают замыслы с размахом,Вначале обещавшие успех,От долгих отлагательств…
Перейти на страницу:

Все книги серии «Терра» — школе

Похожие книги

Дальний остров
Дальний остров

Джонатан Франзен — популярный американский писатель, автор многочисленных книг и эссе. Его роман «Поправки» (2001) имел невероятный успех и завоевал национальную литературную премию «National Book Award» и награду «James Tait Black Memorial Prize». В 2002 году Франзен номинировался на Пулитцеровскую премию. Второй бестселлер Франзена «Свобода» (2011) критики почти единогласно провозгласили первым большим романом XXI века, достойным ответом литературы на вызов 11 сентября и возвращением надежды на то, что жанр романа не умер. Значительное место в творчестве писателя занимают также эссе и мемуары. В книге «Дальний остров» представлены очерки, опубликованные Франзеном в период 2002–2011 гг. Эти тексты — своего рода апология чтения, размышления автора о месте литературы среди ценностей современного общества, а также яркие воспоминания детства и юности.

Джонатан Франзен

Публицистика / Критика / Документальное
Что такое литература?
Что такое литература?

«Критики — это в большинстве случаев неудачники, которые однажды, подойдя к порогу отчаяния, нашли себе скромное тихое местечко кладбищенских сторожей. Один Бог ведает, так ли уж покойно на кладбищах, но в книгохранилищах ничуть не веселее. Кругом сплошь мертвецы: в жизни они только и делали, что писали, грехи всякого живущего с них давно смыты, да и жизни их известны по книгам, написанным о них другими мертвецами... Смущающие возмутители тишины исчезли, от них сохранились лишь гробики, расставленные по полкам вдоль стен, словно урны в колумбарии. Сам критик живет скверно, жена не воздает ему должного, сыновья неблагодарны, на исходе месяца сводить концы с концами трудно. Но у него всегда есть возможность удалиться в библиотеку, взять с полки и открыть книгу, источающую легкую затхлость погреба».[…]Очевидный парадокс самочувствия Сартра-критика, неприязненно развенчивавшего вроде бы то самое дело, к которому он постоянно возвращался и где всегда ощущал себя в собственной естественной стихии, прояснить несложно. Достаточно иметь в виду, что почти все выступления Сартра на этом поприще были откровенным вызовом преобладающим веяниям, самому укладу французской критики нашего столетия и ее почтенным блюстителям. Безупречно владея самыми изощренными тонкостями из накопленной ими культуры проникновения в словесную ткань, он вместе с тем смолоду еще очень многое умел сверх того. И вдобавок дерзко посягал на устои этой культуры, настаивал на ее обновлении сверху донизу.Самарий Великовский. «Сартр — литературный критик»

Жан-Поль Сартр

Критика / Документальное