О скитаньях вечных и о Земле

— Я вижу тебя, Смерть! — крикнет Старушка. — У тебя такой вид, будто ты и вправду точильщик! Но на двери три замка и два засова. Я залепила клейкой бумагой все щели, тесемками заткнула замочные скважины, пыль не даст тебе проникнуть в печную трубу, ставни заросли паутиной, а электрические провода перерезаны, чтобы ты не проскользнула сюда вместе с током! И телефона у меня нет, так что тебе не удастся поднять меня в три часа ночи и объявить свой смертный час. Я и уши заткнула ватой… Говори не говори — я тебя все равно не услышу. Вот так-то, Смерть. Убирайся!

И сколько помнили себя жители городка, так было всегда. Люди тех дальних краев, что лежат за лесами, вели о ней разговоры, а ребята иногда, не поверив сказкам, поднимали шестами черепицу на крыше и слышали вопль Старушки:. «Давай проваливай, ты, в черной одежде с белым-белым лицом!»

А говорили еще, что, применяя такую тактику, Старушка будет жить вечно. В конце концов, каким образом Смерть может пробраться к ней? Все старые микробы в ее доме давно уже махнули на все рукой и ушли на покой. А новые микробы, которые, если верить газетам, появляются из-под земли под новыми именами каждые десять дней, никак не могут пройти мимо пучков полыни, руты, мимо табачных листьев и касторовых бобов, положенных у каждой двери.

— Она всех нас переживет, — говорили в ближнем городке, мимо которого проходила железная дорога.

— Я их всех переживу, — говорила Старушка, раскладывая в темноте и одиночестве пасьянс.

И вот что случилось.

Шли годы, и уже никто — ни мальчик, ни девочка, ни бродяга, ни путешественник — не стучался к ней в дверь. Дважды в год бакалейный приказчик, которому самому стукнуло семьдесят, оставлял у порога дома запечатанные блестящие стальные коробки с желтыми львами и красными чертиками на крышках, в которых могло быть что угодно — от птичьего корма до сливочных бисквитов, а сам уходил в шумный лес, начинавшийся у самой веранды дома. Пища, калившаяся на солнце и промерзавшая в холода, могла стоять так неделю, то есть проходить соответствующую антисептическую обработку. Потом в одно прекрасное утро она исчезала.

Старушка еще многого ждала от жизни. И ждала усердно, закрыв глаза, стиснув руки, держа, как говорят, ушки на макушке, вся трепещущая и готовая ко всему.

Так что она нисколько не удивилась, когда в седьмой день августа на девяносто первом году ее жизни из лесу вышел загорелый молодой человек и остановился перед ее домом.

Костюм на нем был белый, как снег, который зимой шурша сползает с крыши и укладывается складками на спящую землю. Автомобиля у него не было; он проделал пешком долгий путь, но на вид был свежий и чистенький. Он не опирался на палку и не носил шляпы, чтобы защитить голову от палящего солнца. Он не потел. И что самое главное, при нем была всего одна вещь — маленький пузырек со светло-зеленой жидкостью. Хоть он и загляделся на этот пузырек, но все же почувствовал, что пришел к дому Старушки, и поднял голову.

Он не коснулся двери. Он медленно обошел дом, чтобы она узнала, что он здесь.

Потом его взгляд, проникавший сквозь стены, встретился с ее взглядом.

— Ой! — вскрикнула Старушка. — Это ты! Я знаю, чей облик ты приняла на этот раз!

— Чей же?

— Молодого человека с лицом розовым, как мякоть спелой дыни. Но у тебя нет тени! Почему бы это? Почему?

— Люди боятся теней. Поэтому я оставил свою за лесом.

— Я не смотрю, а все вижу…

— О! — с восхищением сказал юноша. — У вас такой дар!

— У меня великий дар держать тебя по ту сторону двери!

— Мне ничего не стоит побороть вас, — сказал юноша, едва шевеля губами, но она услышала.

— Ты проиграешь, ты проиграешь!

— А я люблю побеждать. Что ж… я просто оставлю этот пузырек на крыльце.

Он и сквозь стены дома слышал, как быстро бьется ее сердце.

— Погоди! А что в нем? Я имею право знать обо всем, что оставляют в мою собственность!

— Ладно, — сказал юноша.

— Ну, говори же!

— В этом пузырьке, — сказал он, — первая ночь и первый день после того часа, когда вам исполнилось восемнадцать лет.

— Что-что-что?

— Вы слышали меня.

— Ночь, когда мне исполнилось восемнадцать… день?

— Именно так.

— В пузырьке?

Он высоко поднял пузырек, который имел своеобразную форму и был чем-то похож на тело молодой женщины. Он вбирал в себя свет, заливавший мир, и излучал тепло, и горел, как зеленые угольки в глазах тигра. И в руках юноши он горел то ровно, то беспокойно.

— Я не верю! — крикнула Старушка.

— Я оставлю его и уйду, — сказал юноша. — Когда я уйду, попробуйте принять чайную ложечку зеленых мыслей, заключенных в этом пузырьке. И увидите, что будет.

— Это яд!

— Нет.

— Поклянись здоровьем матери.

— У меня нет матери.

— Чем же ты можешь клясться?

— Собой.

— Ты хочешь, чтобы это убило меня!

— Это оживит вас.

— Я не мертва!

Юноша улыбнулся.

— Разве? — сказал он.

— Погоди! Дай мне спросить себя; ты умерла? Умерла ты? Или была почти что мертвая все эти годы?

— День и ночь, когда вам исполнилось восемнадцать лет, — сказал юноша. — Подумайте хорошо.

— Это было так давно!

— Это вернется.