О сколько нам открытий чудных..

2. Томский пришел к графине с просьбой представить ей Нарумова еще до бала. Так если та активничала в жизни ради того, чтоб выдать Лизаньку замуж за кого–то из высшего света, почему ж она осталась безразлична к стремлению Нарумова попасть к ней в дом? — Потому что ей была безразлична судьба Лизы.

Нерян С. А.:

Не похоже, чтоб название «Пиковая дама» как–то относилось к консенсусу в сословном обществе. А мыслимо ли думать, что у Пушкина название не отражает замысла? Нет, если я правильно помню ваше отношение к гению Пушкина.

Баранова С. Ф.:

Томский не сам принес графине книгу. Значит, слугу подрядил. А те — люди скорые. И тогда отпадает временна`я, мол, накладка у Пушкина.

Еще о проникновении в подсознание Пушкина

Признаюсь, что свои столь дерзкие попытки проникать аж в подсознание Пушкина я осуществляю на основании уже хорошо известного отнесения его произведения имярек к такому–то стилю. Я не рискую опускаться в столь темные глубины, как подсознание, когда мне самому неясно, где я должен выплыть.

Наткнувшись у Лотмана на микроструктурный анализ, — опять, как всегда у него, без выхода к художественному смыслу целого произведения, — анализ четырех стихов из поэмы «Цыганы», я — в полемическом раже — решил и этот кусок из Лотмана обратить во славу Выготского.

Только надо, — чтоб было понятно, о чем Лотман пишет, — предварительно вникнуть в термины. (Речь пойдет только о гласных буквах.)

1. «Низкого уровня дифференциальные признаки фонем». Лотман рассматривает гласные у–о–а одного очень короткого стиха А. Белого: «У окна» и видит, что <<по признаку «открытость — закрытость» они дадут последовательно градационное возрастание>> [2, 246]. В этих же фонемах этого же стиха он видит общность на шкалах «гласность — негласность» и «передний ряд — не передний ряд». Видимо, ю–ё–я негласные, а у–о–а — гласные. «Э», «ы» — фонемы заднего ряда, видимо. И тогда у–о–а, наверно, ближе к ряду переднему. В другом случае, — в ломоносовском стихе: «Он к Иову из тучи рек», — «о» и «у» соотносятся с явно фонемами переднего ряда «и» и «е». И в таком соседстве «о» и «у» называются Лотманом гласными заднего ряда [2, 246].

Вот качества фонем, обнаруживающие свою изменчивость от близкого соседства с разными фонемами, и есть низкого уровня дифференциальные признаки фонем.

Это признаки малого, так сказать, радиуса действия: ощущаются они только на непосредственно соседствующих фонемах, когда те в подсознании выделены в ряд только гласных. Поэтому при фонологическом анализе — этом выведении подсознания в сознание — Лотман разбивает ряд гласных стиха на группы по три фонемы максимум.

2. А вообще–то в стихах есть более грубые вещи: повторяемость гласных, повторяемость групп гласных, нарушение ожидания уже наметившейся повторяемости. Они воспринимаются, сли можно так выразиться, едва–сознанием.

И вот Лотман рассматривает такую грубую фонологическую структуру следующего четверостишия:

Уныло юноша гляделНа опустелую равнинуИ грусти тайную причинуИстолковать себе не смел.

Не в фонологическом — в композиционном раккурсе это предварение трагедии.

Это первое утро Алеко в таборе. Вчера вечером Земфира привела его в табор, представила отцу как своего возлюбленного. Вчера вечером Алеко решил стать цыганом. Вчера он сделал радикальный поступок. И вот — наутро — смущен и боится разбираться почему. А Пушкин, уже отказывающийся от романтизма, а значит, и от радикализма, уже здесь подспудно внушает нам отрицание этих радикальных ценностей. Внушает и на не вполне осознаваемом (собственном, и нашем) уровне.

Лотман замечает в грубом фонологическом разборе, что в последнем стихе, к концу его, чередование разных гласных, — обычное явление, имевшее место и в первых трех стихах, — прекращается в пользу одной и той же четырежды повторенной «е»:

Истолковать себе не смели о о а е е е е

Теперь — его фонологическое наблюдение, так сказать, тонкое:

<<Разбив гласные фонем в группы по три (это оправдывается еще и тем, что в данном тексте подобная граница почти везде будет совпадать со словоразделами), мы получим следующее: