О сколько нам открытий чудных..

Художественный смысл тут в исканиях сейчас того недостижимого, что будет когда–то на этом, а не том свете. Нисколько не обнаружило себя автору то сверхбудущее. Пока непостижимо, а не только недостижимо. Но, судя по методу «держать всегда под контролем виденного», судя по нему, постижение недостижимого возможно. И все это есть некий реалистический символизм. И именно он является предшественником Пришвина, осознавал Пришвин это или нет. А так как мыслимы и неосознаваемые литературные влияния, то так, видно, тут и есть.

Нынче я опять не делал акцент на столь любимых мною противоречивых элементах, через вызываемые ими противочувствия провоцирующих катарсис, то есть принципиально нецитируемый художественный смысл произведения. Но надо ли напоминать, что сама природа сравнения противоречива и страдает недостижимостью точности, что и использовал Пришвин, как я показал, во всю.

Литература

1. Гуковский Г. А. Изучение литературного произведения в школе. М. — Л., 1966.

2. Гуковский Г. А. Пушкин и русские романтики. М., 1965.

3. Кожинов В. В. Предисловие к «Записям о творчестве» Пришвина. В альманахе «Контекст·1974». М., 1975.

4. Пришвин М. М. Записи о творчестве. В альманахе «Контекст·1974». М., 1975.

Написано летом 2001 г.

Не зачитано

О художественном смысле «Тазита» А. С. Пушкина и других его произведений того же времени написания

Верный тому следствию из известного принципа Выготского о катарсисе, что катарсис, вызванный литературным творением, т. е. его художественный смысл, не может быть процитирован [2, 16], я раз вознамерился найти у Пушкина такое произведение, в котором бы воспевался, так сказать, низкий идеал, о котором Пушкин впрямую написал в 1830‑м, уже осознав его как уходящий (потому–то и можно его процитировать):

Мой идеал теперь — хозяйка,Мои желания — покой,Да щей горшок, да сам большой.

И еще:

Я не богач, не царедворец,

Я сам большой, я мещанин.

Искать надо было после разочарования Пушкиным в Николае I и перед началом нового очарования — утопией о всеобщем консенсусе в сословном обществе, т. е. где–то перед 1830‑м годом [2, 19]. И лучшей иллюстрацией такого низкого идеала, идеала частной жизни, без залетов, идеала, достижимого здесь и сейчас, является, по–моему, стихотворение 1829 года «Делибаш»:

Перестрелка за холмами;Смотрит лагерь их и наш;На холме пред казакамиВьется красный делибаш.Делибаш! не суйся клаве,Пожалей свое житье;Вмиг аминь лихой забаве:Попадешься на копье.

Эй, казак! не рвися к бою:Делибаш на всем скакуСрежет саблею кривоюС плеч удалую башку.Мчатся, сшиблись в общем крике…Посмотрите! каковы?..Делибаш уже на пике,А казак без головы.

Правда ж — сшибаются тут не только отчаянные воины, но и трагический сюжет — с легкомысленным пританцовывающим ритмом стихотворения?

В чем дело? — А в том, что Пушкин здесь не чтит ни героизма, ни насмешки над ним.

Если предположить, что Пушкин и в жизни мог заигрываться: строить ее на противоречиях — как художественное произведение, — если поверить свидетелям, что и в жизни в то время он нарывался на смерть, лез под турецкие пули, будучи в армии в ее арзрумском походе, — то ясно, что в последней глубине души его руководило такими поступками. — Прямо противоположное: желание устроить свое семейное гнездышко с Натальей Гончаровой, матерью которой его предложение дочери руки и сердца в том, 1829, году не было принято, хотя и не было отклонено, отчего Пушкин и рванул куда глаза глядят — подальше, может, и вон из жизни.

Соответственно я предлагаю понимать и «Монастырь на Казбеке»:

Высоко над семьею гор,Казбек, твой царственный шатерСияет вечными лучами.Твой монастырь за облаками,Как в небе реющий ковчег,Парит, чуть видный, над горами.Далекий, вожделенный брег!Туда б, сказав «прости» ущелью,Подняться к вольной вышине!Туда б, в заоблачную келью,В соседство Бога скрыться мне!..