О смерти и умирании

МАТЬ: Мужа в тот день не было со мной, и мне было довольно плохо от того, как я узнала эту новость. Мы просто знали, что она больна, и только поэтому, когда я пришла ее навестить в тот день, я спросила врача, как она себя чувствует. Врач ответил: «У нее плохи дела. Я должен сообщить вам неприятную новость». Он отвел меня в маленькую комнату и сказал совершенно откровенно: «У нее апластическая анемия, это неизлечимо. Это все». Еще он сказал: «Ничего сделать нельзя, мы не знаем причин этой болезни, мы не знаем средств лечения». Тогда я говорю: «Позвольте мне задать вам один вопрос». Он говорит: «Пожалуйста, если хотите». И я спросила: «Доктор, сколько ей осталось жить, год?» «Нет, нет, что вы». И тогда я сказала: «Ну что ж, в этом нам повезло». Вот и все, что он мне сказал, хотя у меня было множество вопросов.

ВРАЧ: Это происходило в мае?

МАТЬ: Да, 26 мая. И еще он сказал: «Она не одна, есть много людей с этой болезнью. Это неизлечимо, вот и все, что тут можно сказать. Она должна просто смириться с этим». И вышел из комнаты. Очень тяжело мне было в первые минуты, когда я возвращалась в ее палату. Я даже заблудилась, это было похоже на панику. Стою и думаю: «Боже мой, да ведь это означает, что она не будет жить». Я не знала, как мне идти к дочери. Но потом я все-таки собралась с силами, вернулась в палату и поговорила с ней. Сначала я боялась идти и говорить ей, насколько она больна, я не была уверена, что выдержу и не расплачусь. Поэтому я держалась изо всех сил, когда шла к ней. Для меня самой это был сильный удар, тем более что я была одна, да еще — как это было сказано! Если бы он предложил мне сесть, мне кажется, я бы восприняла это немного легче.

СТУДЕНТ: Уточните, как бы вы хотели, чтобы он вам это рассказал?

МАТЬ: Ну, он мог хотя бы подождать: мы всегда приходили вдвоем с мужем, это был первый раз, когда я была одна; он мог бы вызвать нас обоих и сообщить, что у нашей дочери неизлечимая болезнь. Он должен был говорить об этом откровенно, но мог при этом проявить немного сочувствия, никакой нужды в такой сухости не было. Я имею в виду то, как он выразился: «Вы не одни такие в мире».

ВРАЧ: Вы знаете, я много раз с этим сталкивалась, и это всегда тяжело. Вам не казалось, что у этого врача самого есть какие-то эмоциональные трудности в связи с такими ситуациями?

МАТЬ: Да, я думала об этом, но от этого не легче.

ВРАЧ: Иногда единственный способ сообщить подобную весть — сухой, холодный тон.

МАТЬ: Конечно, вы правы. Врач не может, да, наверное, и не должен давать волю эмоциям в таких делах. Но… я не знаю… должны существовать более мягкие способы.

СТУДЕНТ: Изменились ли ваши чувства к дочери?

МАТЬ: Нет. Я только по-настоящему благодарна за каждый день, проведенный с нею. Но я надеюсь и молюсь, чтобы этих дней было больше, хотя понимаю, что это неправильно. Она ведь воспитана с такой верой, что смерть может быть прекрасна, поэтому нет смысла отчаиваться. Я знаю, когда придет ее час, она будет так же мужественна. Только раз я видела, как она не выдержала и заплакала, она тогда сказала мне: «Мама, ты выглядишь отчаявшейся». И добавила: «Не отчаивайся, мама, мне не страшно. Мой Господь ждет меня, Он обо мне позаботится, поэтому и ты не бойся». А потом говорит: «Я немножко боюсь, это тебя тревожит?» А я ответила: «Нет, я думаю, что все боятся. А тебе следует держаться так, как ты и держишься. Если тебе хочется поплакать, то и поплачь, все ведь плачут». А она отвечает: «Нет, плакать не о чем». Так что, я вижу, она приняла это, смирилась, и мы тоже смирились.

ВРАЧ: Это было десять месяцев назад, не так ли?

МАТЬ: Да.

ВРАЧ: Совсем недавно вам дали всего «двадцать четыре часа».

МАТЬ: В минувший вторник врач сказал нам, что хорошо, если она проживет еще от двенадцати до двадцати четырех часов. Он хотел дать ей морфин, чтобы сократить этот срок и уменьшить боль. Мы попросили его дать нам подумать об этом минуту, а он говорит: «Я не понимаю, почему вы не хотите сделать это и прекратить страдания». Потом он вышел. И тогда мы решили, что для нее будет лучше, если мы дадим согласие и он сделает свое дело. Мы сказали дежурному врачу, что мы согласны, пусть он передаст это нашему врачу. Больше мы нашего врача ни разу не видели, и укол ей никто не делал. Потом ей стало лучше на несколько дней, потом снова хуже, а в общем, все это к одному идет. И те же проблемы, что и у других таких пациентов.

ВРАЧ: Что вы имеете в виду?

МАТЬ: Я знаю об этих больных. Моя мать работала в П., там таких пациентов до двухсот, и она всего насмотрелась. Она рассказывала, что в последние дни у них болит все, и болит так, что нельзя притронуться. Их даже приподнимать опасно — ломаются кости. Вот уже неделю дочь не хочет есть, и у нее тоже это все начинается. Еще до первого марта она ходила по всему этажу вместе с медсестрами, помогала ухаживать за другими больными, ободряла их.

ВРАЧ: Да, последний месяц самый трудный.

СТУДЕНТ: Изменились ли как-нибудь за это время ваши отношения с другими вашими детьми?