О социализме и русской революции

[…] Давненько не давала я знать о себе, и вы, верно, справедливо сердитесь на меня. Но оправданием мне служит тот непрерывный водоворот и та «ненадежность существования», от которых тут страдают теперь постоянно. Не могу достаточно хорошо описать здесь все подробности, но главное это: невероятные трудности с типографиями, ежедневные аресты и угроза расстрела Для схваченных. Такой дамоклов меч в течение ряда дней висел над двумя нашими товарищами, но, кажется, тем дело ограничится. Несмотря ни на что, бодро продолжаем свою работу, проводим крупные собрания на фабриках, чуть не каждый день пишем и печатаем новые листовки, и, несмотря на все препятствия, все-таки газета выходит почти ежедневно. Совсем недавно прошла небольшая конференция в Финляндии [в Таммерфорсе], в которой приняли участие все партии. Это было новое издание идеи «блока», и она, разумеется, провалилась. Но при этом хотя бы представился случай получить более подробное представление о положении вещей в Петербурге. Однако, увы, картина — сущая насмешка над недавней корреспонденцией из Петербурга в «Leipziger Volkzeitung»! Неописуемый хаос в организации, фракционный скандал вместо объединения и всеобщая депрессия. Пусть это останется между нами. Впрочем, не воспринимайте это слишком трагично. Как только придет снова свежая волна событий, и люди там станут выступать бодрее и энергичнее. Беда лишь в том, что они все еще так колеблются и сами по себе так неустойчивы. […]

Безработица, voila la plaie de la revolution («вот в чем открытые раны революции» — франц.

), и никакого средства для ее регулирования! Но при этом (польские) массы проявляют такой безмолвный героизм и такое классовое чувство, которое мне хотелось бы показать милым немцам. Например, рабочие повсеместно по собственному почину еженедельно отчисляют однодневный заработок в пользу безработных. Там же, где работа сокращена до четырех дней в неделю, устраивают так, чтобы никто не был уволен, а все работали на пару часов в день меньше. Все это делается столь просто и гладко, как нечто само собою разумеющееся, что партию даже об этом извещают только от случая к случаю. Притом чувство солидарности и братства с русскими

рабочими развито так сильно, что невольно вызывает удивление, хотя именно мы основательно поработали для развития этого чувства.

Интересное завоевание революции: на всех предприятиях возникли «самочинные», избранные рабочими комитеты, которые решают все вопросы об условиях труда, приеме, увольнении и прочем. Предприниматель фактически перестал быть «хозяином в собственном доме». […] Всего этого за границей не знают. Там полагают, что борьба прекратилась, тогда как она ушла вглубь.

Неудержимо развивается также организация.

Несмотря на военное положение, социал-демократия упорно строит профессиональные союзы, притом по всей форме: с печатными членскими книжками, марками, уставами, регулярными собраниями и т. п. Ведут работу так, как будто политическая свобода уже имеется. И полиция оказывается, конечно, беспомощной против такого массового движения. […]

ЛУИЗЕ И КАРЛУ КАУТСКИМ

[Варшава, 13 марта 1906 г.]

Мои самые любимые!

В воскресенье, 4-го вечером, судьба настигла меня; я арестована. Я уже завизировала свой паспорт для возвращения [в Германию] и уже приготовилась выезжать. Но ничего не поделаешь. Надеюсь, вы не примете это слишком близко к сердцу. Да здравствует ре… [волюция]! — со всем, что она с собой несет. В некотором роде мне даже приятнее сидеть здесь, чем дискутировать с Парву-сом. Меня обнаружили в довольно неприятном положении, но об этом молчок. Сижу здесь в ратуше, где стиснуты в одну кучу «политические», уголовники и душевнобольные. Моя камера — просто дар небесный в этом комплексе (обычная одиночка, рассчитанная в нормальное время на одного человека), вмещает четырнадцать «постояльцев», к счастью только политических. Дверь в дверь с нашей — еще две большие двойные камеры, человек по тридцать в каждой, все вперемешку. Но это, как мне здесь рассказали, условия уже райские: прежде такие камеры вмещали по шестьдесят человек, и спали они посменно, по паре часов за ночь, в то время как остальные «гуляли». Теперь мы все спим просто по-королевски: на дощатых нарах поперек, зажатые, как сельди в бочке. И все это хорошо, если вдобавок не случается чего-либо из ряда вон выходящего, как, например, вчера, когда нам подбросили новую сожительницу — буйнопомешанную еврейку: она в течение 24-х часов своими воплями и беготней по всем камерам держала нас в таком напряжении, что некоторых политических довела до истерики. Сегодня мы от нее избавились, у нас только три тихопомешанных.