О старых людях, о том, что проходит мимо

– Зачем ты позволяешь этой старой свинье себя целовать? – прошипел Фритс в бешенстве.

– А что я могу сделать? Мне он самой отвратителен…

Фритс ушел, с силой хлопнув дверью и подумав, что его молодое счастье уже лишилось чистоты, оттого что нехватка денег толкает на низости. В гостиной, в ожидании Лили, остались сидеть Ина, дядюшка и тетушка.

– Дядя Даан, похоже, отнюдь не беден, – сказала Ина с блеском в глазах. – Папа наверняка в курсе дела, но не желает говорить о деньгах и помалкивает о том, какое состояние у дяди Даана…

– А ты во сколько его оцениваешь?

– Ах, тетушка, – произнесла Ина с аристократическим выражением усталых глаз, – я никогда не думаю и не говорю о деньгах, и я на самом деле не знаю, насколько богат дядя Даан… Полагаю, что у него тысяч семьсот. Но с чего это они вдруг приехали в Голландию посреди зимы? По делам, говорит папа, а он наверняка знает. Но вы же понимаете, папа всегда говорит так мало, а о делах вообще никогда. А я про себя подумала: может быть, дядя Даан разорился? И помяните мое слово: папе тогда придется несладко.

Ина ненавидела дядю Даана и тетю Флор, потому что у них были дети, которым достанется все наследство, и от зависти к богатству старалась их очернить.

– Ты так думаешь? – спросила Стефания.

– Они всегда вели совместные дела, – сказала Ина, – и если дядя Даан разорится, то папе придется несладко.

– Но ведь у него состояние семьсот тысяч? – спросил Антон Деркс.

– Что ж… Ну да… – сказала Ина с жадностью. – Но, может быть, у него и нет этих денег. Я просто не знаю: ведь я никогда не говорю о деньгах, и состояние других для меня le moindre de mes soucis.

Вошла Лили, прелестная в своем меховом боа, и они вчетвером направились к экипажу, а служанка слишком широко открыла двери, и получился сквозняк.

Ина настояла на том, чтобы Антон сел на переднее сиденье рядом с тетушкой Стефанией, а они с Лили на заднее, хотя Антон с деланной галантностью пытался уступить почетное место ей, радуясь, что она не соглашается. Семейные узы связывают людей, даже если от них никакого проку. Взять хотя бы эту Стефанию, чижиху, оторвавшую его от любимого чтения, теплой комнаты, трубки, от Светония и сладких мечтаний, чтобы сначала посмотреть на новорожденную малявку, которой он все равно не завещает ни цента, а потом поехать в пансион к брату, которого в декабре черти принесли из тропиков в Голландию. Все какая-то ненужная суета, и ее так много в нашей жизни… Порой человек не может собой распоряжаться. Пока что он компенсировал ущерб тем, что упирался в колени Лили и ощущал тепло ее молодого тела… Взгляд его замутился.

Экипаж остановился перед большим пансионом, где обычно останавливался Даан, приезжая в метрополию. Их тотчас приветствовала тетя Флор, увидевшая их в окно; у двери в комнату уже стояла служанка-туземка.

– Заходиде, заходиде! – громко сказала тетушка Флор басом, с ост-индским акцентом, выговаривая согласные слишком напористо. – Зздравствуй, Стефания, Зздравствуй, Андон! И зздравствуй, Ина… И ты зздравствуй, малышка Лили; подумать только, уже двое дедей, а дакая молодая…

Тетушка Флор не вышла им навстречу, она лежала на диване, и вторая служанка-туземка массировала ее огромные толстые ноги: гибкие руки служанки так и скользили под пеньюаром хозяйки.

– Засдудилась!!! – сказала Флор после обмена приветствиями и расспросов о путешествии, с сердитым упреком в голосе, как будто остальные были в этом виноваты. – Засдудилась в боезде из Барижа. Теперь оддерревенела, как палка. Не понимаю, зачем Ддаан в такую пору решил боехать в Голландию.

– А почему вы, тетушка, не остались на Яве? – спросила Ина томным аристократическим голосом, с усталостью во взоре.

– Как же ды не понимаешь! Чтобы я позволила Ддаану уехать без меня… Нет, деточка, мы с ним женаты, и я поеду с ним, гуда бы он ни отправился. Даким старикам, как мы, нельзя расставаться. Ддаан сейчас разговаривает с Харольддом, в соседней комнате, твой отец, Ина, только что приехал. Ддела у них, понимаете ли. Я спрашиваю у Ддаана: Ддаан, ззачем тебе ехать в Голландию? Ддела! – говорит Ддаан. Ддела, вечно ддела. Не понимаю, ведь о дделах можно вести переписку по почте. Уже много лет только ддела и ддела, а проку никакого, мы бедны как церрковные гррысы. Ладно, Сапира, достаточно массировать, я все равно оддерревеневшая, как палка…