О театре и не только

За неделю общения хозяин кроме "от и до" ничего больше не выдал. Когда я уходил, "От и До" долго на меня смотрел и как будто хотел спросить, куда я теперь. "В дом отдыха "Актер", буду загорать", – ответил я на немой вопрос хозяина. "О-о-о-от и до!" – и он ушел в дом. В доме отдыха я встретил старого знакомого актера из Саранска Славу Акашкина и рассказал о хозяине. "А-а-а, От и До! – смеясь, сказал Слава». «Помнишь, когда продавали водку с одиннадцати?… Так вот, стоит От и До с собутыльником у столба, а наверху был динамик, который гремел на всю площадь. И по динамику сказали: «Передаем полонез Огинского». От и До говорит собутыльнику: «Слышь, по радио передали – «половина одиннадцатого». Пока дойдем, магазин откроется».

Меня все знают

Было это в 1936 году. Раньше редко ездили по городам. Это сейчас самолеты, поезда, автобусы. И стар и млад разъезжают по белу свету. А тогда… К сорока пяти годам Манджи в первый раз с трудом выбрался в Астрахань за очками. Глаза стали никудышные. Первым делом поехал на Калмбазар. Купил семечек, воблы, английских булавок, детям конфеты-подушечки и десять пачек махорки. Очки так и не купил. Приехав в свой хотон, Манджи сразу пошел к сельмагу, где вечно толпился народ. На крыльце сидели старики, в тени играли в альчики пацаны. Манджи подошел к старикам, поздоровался, дал махорки и, заложив руки за спину, стал ходить перед старцами и, при этом вздыхая, повторял: "Фуф, надо же, фуф, надо же!" Кто-то из стариков спросил:

– Что случилось, Манджи?

– Приезжаю я в Ядряхань на базар, все меня знают! – остановившись, громко сказал Манджи.

– Как? – с усмешкой спросил старик с трубкой.

– Хожу по базару, а мне кричат: "Манджик, помоги бочку с селедкой поднять!" "Манджик, купи воблу!", "Манджик, купи веревку!" Все меня знают!

Старики удивились. А сопливый пацан, игравший в альчики, вдруг засмеялся и сказал: "А там всех калмыков Манджиками зовут!"

Гуси спать не дают

У Бамбы появились гуси. И по ночам они все разом гоготали. Сосед Шомпу тихо возненавидел гусей и Бамбашку. "Тоже мне капиталист! Русскую скотину завел! – ворчал Шомпу. – Я буду ни я, если не уничтожу их!"

И однажды Шомпу пришла мысль. К вечеру он угнал гусей в дальний овраг, насыпал овса, чтобы гуси не орали, и пришел домой. Ночью пришел Бамба и начал жалиться и горевать о пропавшей птице. "Украли, точно украли! Но я могу найти их, но только при одном условии, половину отдаешь мне", – сказал Шомпу. "Да ты что, Шомпу?! Грабишь среди бела дня!" – ужаснулся сосед Бамба. "Чего я граблю, если ничего нет", – тихо возразил Шомпу. "Ладно, согласен", – уступил Бадма.

Ночью Шомпу придушил гусей и притащил домой, а утром рано пригнал остальную половину. "Всю ночь искал, замотался с твоей скотиной! Орут как черти! " – ворчал Шомпу. "Спасибо тебе! Это не скотина, а птица", – лепетал Бамба. "Давай половину, как был уговор", – сказал Шомпу. "Забирай", – промямлил Бамба и погнал в сарай одного гуся. Другого гуся забрал Шомпу. Вечером Бамба забил последнего гуся, и на этом закончилась гусиная эпопея.

Чепухизмы

Уж дюже много сибурдим

Шумим, витийствуем, горим!

А где огонь? И где же дым?

МИКРОБРЕДЫ – ЗЕРКАЛО НАШЕЙ ЖИЗНИ

Прихватки помогут!

У Кермен из-за мужа (ушел от нее) «поехала крыша». И после этого у нее появилось странное увлечение – вязать ухватки или, как их по-другому называют, прихватки. Вязание успокаивало Кермен, да и другое она не умела ничего делать. Ухваток этих накопилось много. Хотя она раздавала родственникам, друзьям, знакомым. В квартире они валялись повсюду. Вдруг у нее появилось новое увлечение – во время вязания ваять стихи. Сочиняла она вслух во время вязания. Когда Кермен громко сочиняла стихи и вязала ухватки, дети старались не вспугнуть вдохновение матери и тихо смывались. Соседи и друзья стали уклоняться от назойливого приглашения поэтессы и отказываться от ухваток.

Тогда Кермен стала носить стихи по редакциям газет и журналов. Вначале она дарила главным редакторам свои поделки, а потом оставляла стихи. Стихов и ухваток накопилось уже много у редакторов. И они тихо возненавидели Кермен. Все редакторы предупредили своих секретарш – вяжущую поэтессу не пущать! Сдерживающие начала у новоявленной поэтессы, когда «поехала крыша» стерлись и они куда-то исчезли. Но природа, что отняла у Кермен, то возместила недюжинной энергией, и была больше, чем у всех редакторов вместе взятых.