Мечтания обрываются, потому что я въезжаю на нужную мне улицу. Хорошо бы сразу на постоялый двор, а уже потом искать неведомого мне Донегала, но очень мне хочется закончить дело с Гуусом. Хине-Тепу не возражает. У первого же торговца огородными травами спрашиваю:
— Эй, почтенный, скажи мне, как найти Донегала?
По окладистой бороде и солидной золотой цепи на объемном пузе я понимаю, что передо мной очень важная персона — как бы не сам глава местного цеха поставщиков ботвы. Догадка быстро подтверждается: перед ним вытянулись четыре работника лавки, и он им что-то степенно выговаривал. И сразу соображаю, что если его дом ближайший к рынку, то и оборот у него лучший, а значит, побогаче он будет, чем все остальные — как есть старшина гильдии. Если, конечно, у них здесь есть особые гильдии для зеленщиков или каких-нибудь брадобреев. Про себя называю дядьку Бородой, и тут он снисходит до ответа:
— Зачем он тебе? — любопытничает лениво. — У меня товар не хуже. Бери здесь, найду все, что нужно.
— Я бы взял, почтенный, но у меня денег — даже на пирожок с зайчатиной не хватит.
— Тогда проваливай, — Борода отворачивается в сторону к своим служкам, — много вас таких ходит здесь.
— Если у вас еще кто-нибудь утащит хоть пучок редиски, тупые уроды, — начинает он внушение своим приказчикам, — я вам ваши тупые безглазые бошки поотрываю к Святым Духам. Или не поленюсь, схожу к квартальному и сообщу, что у вас поддельные документы. И поверьте мне, Эти с вами долго разбираться не станут…
Я зачем-то слушаю его страшные угрозы, и мне становится смешно.
— Спасибо на добром слове, добрый человек, — я решаю поблагодарить Бороду за оказанную мне любезность. — Теперь буду знать, как принято обращаться с незнакомыми людьми в прекрасном городе Вайтра.
Он опять поворачивается ко мне, вязко осматривает нас от копыт Феи до моего румяного лица, сплевывает под ноги и заключает:
— Да мне поровну твои знания, сосунок. Будь ты хоть сам королевский племянник. Вали отсюда, если денег нету!
Немигающим тяжелым взглядом он смотрит на меня и я тушуюсь, отвожу глаза и пихаю Фею пятками под ребра, чтобы быстрей пронесла меня и Хине-Тепу мимо неприветливого торговца. Должно быть, тяжело приходится его несчастным батракам. И по их опустившимся плечам я догадываюсь, что очень близок к истине.
Донегал находится в восьмой от площади лавке. Ему лет тридцать, половину лица пересекает багровый рубец, опустивший краешек левого глаза на пару пальцев ниже правого — личность приметная. Он торгует один, без помощников.
И на мой вопрос о Гуусе Полутораруком он задумчиво устремляет взор к небу, тяжело вздыхает и говорит:
— Да когда же это кончится, а? Завязал я! Как от папани получил эту лавку в наследство, так и завязал! Купи лучше травку. Зеленая, свежая. Видишь, еще роса не высохла?
У него на подбородке и горле сухая шелушащаяся кожа, покрасневшая и с мелкими пупырышками. Неприятная личность. Я бы поостерегся покупать у такого петрушку и базилик. Мало ли чем он их поливает? Видимо, так думаю не я один — покупатели к Донегалу не спешат.
— Пять оловяшек, — говорю как бы в задумчивости.
Зеленщик ожидаемо по-доброму улыбается мне, но слова, срывающиеся с его тонких губ, рушат мои надежды:
— Малой, ты из какой дыры сюда приехал? За пять оловяшек я тебе пучок зелени подсохшей могу продать и ничего больше. И только из-за того, что ты убогий и поэтому жалко мне тебя. Еще и чучело какое-то с собой возишь.
Он замолкает, с ленивым любопытством разглядывая мою спутницу, укутанную в свою бесформенную хламиду — только глаза чуть-чуть видны — а я стал думать о необыкновенной дороговизне столичной жизни.
Через четверть часа Донегал начинает хмуриться и заявляет:
— Ехай отсюда, малой. Не загораживай своей кобылой лавку от покупателей.
— Мне нужно к Гуусу, — отвечаю, — а ты дорогу говорить не хочешь.
— А если я тебе по башке вот этой дубиной? — торговец показывает мне суковатую палку, прислоненную к стене у входа в лавку.
— За что? Я законов не нарушаю. Товаром вот интересуюсь. Присматриваюсь тщательно. Но если ты все же начнешь делать глупости, тогда я чуть дальше отъеду, встану там и буду всем желающим совершенно бесплатно показывать свои шишки и синяки, вопить о том, как многоуважаемый Донегал избивает своих клиентов, и призывать проклятья на твою голову. Торговлишка у тебя и так кое-как идет, а через час вообще прекратится навсегда.
Он недобро усмехается:
— А если я позову стражу, то тебе таких тумаков навешают, что сидеть на своей кобыле не сможешь целую седьмицу. И из города тебя точно выкинут.
— Это вряд ли, — беззаботно отмахиваюсь от нелепого предположения. — Я несовершеннолетний, меня трогать нельзя. Ведь не поедет же никто в Харман за разрешением от опекуна на мое задержание? Нет, не поедут.
Он долго задумчиво смотрит на меня, потом на соседнюю лавку, где свои овощи перед какой-то стряпухой расхваливает тощий бледный мужичок. По лицу Донегала пробегает довольная усмешка, он манит меня пальцем и, когда я опускаю к нему голову, он громко шепчет: