Ленку несло. Мне помаленьку становилось жутко. Она рассказывала страшные вещи. Как мало-помалу разрушалось всё то, чем она жила. Терялись любые надежды. Как Миша с самого начала врал ей всегда и во всём, по поводу и без повода. Как он предавал её на каждом шагу. Что она его никогда не любила и не любит, а любила только меня. И всё это — с улыбкой до ушей и, действительно, абсолютно ровным и абсолютно лишённым эмоций голосом. Мне становилось откровенно не по себе. Под воздействием спиртного она обычно совсем другая. А наркотики — я опять готов прозакладывать голову, что сейчас их нет. Когда угодно, но в данный момент чисто. Но ведь такого — не может быть!
– Лена, но как? Почему?
– Просто я всегда была гораздо слабее, чем ты обо мне думал. Я просто сдалась.
– А помощи попросить?
– Я не могла сюда прийти после случившегося. И ещё — я не могла войти в этот дом, пока волосы хоть сколько-то не отрастут.
– Приходить — не обязательно. Одно письмо, один звонок — и я бы через час тебя куда угодно отвёз и обустроил бы там.
– Знаю. Я предала тебя. Я не могла предать ещё и его.
– Почему? Он же испоганил тебе всю жизнь? Он же — мразь самая последняя?
– Да. Знаю. Он именно такой человек. Но каждый раз, когда я совсем собиралась уйти, — он как-то добивался, что мне его становилось очень жалко.
– Наркотики?
– О наркотиках — разговор отдельный и долгий. Не сейчас. Нет. Он не наркоман.
– Но у него же все его вирши пропитаны темой наркотиков и очевидно написаны под дурью?
– Да. Стихи совершенно бессмысленные. Да, тема наркотиков там есть. Но это — абстрактно. Он сам их не употребляет и даже боится. Я сама ему траву предлагала, но он курить не стал.
– Но ведь я же сам видел очевидную картину винта у тебя и у него, да и Аня унюхала?
– Всё можно понять не так, всё можно перепутать.
– Бр-р-р-р-р-р-р. А ты не допускаешь, что он тебе подливал? Вспомни, как он тогда визжал, что я тебя опоил? Кто громче всех орёт «держи вора», не сам ли вор?
– Нет, не допускаю.
– И всё же. При том что ты сейчас рассказала — ты должна его лютой ненавистью ненавидеть?
– Володь, я не умею ненавидеть. Беда это моя. Я только любить умею и жалеть.
– Так ты что — его всё же любишь?
– Ты лучше меня знаешь, что нет. Не было этого, нет и не будет. Только жалость.
Блок стоял на трёх темах — матушка, наркотики, а также кто и зачем Мишу подсунул. На сознательную ложь не похоже. Опять смахивает то ли на гипнотический, то ли на самогипнотический блок с искренней верой в то, что говорит. Проверял на мелочах, даже скользких, — ни разу на лжи не поймал. Кроме одного момента.
– Лен, а вот ты говоришь, что Миша и с братом, и с матерью почти перестал контактировать. Ни на одной работе он не выдерживает испытательного срока, выгоняют. Это я знаю и без тебя. То, что у тебя учеников осталось мало, а новых ты не ищешь, — я тоже знаю. Прости, но на что вы сейчас живёте-то?
– Да так. Но Миша сейчас работает, нашёл новую работу. Я там была, спрашивала его начальство. Кажется, они им довольны.
– Врёшь ведь?
Молчание.
Ладно, одну ложь — можно сделать вид, что не заметил. Остальное — намного честнее ожиданий. Поднял тему моих впечатлений о гипнозе и о памяти — получалось, что Ленка то одно помнит блестяще, а другого не помнит, то строго наоборот… Может быть, стоит психиатру показаться? Я могу хороших найти.
– Да знаю я, что с психикой у меня швах. Посмотрим. Вот если вырвусь, вот тогда и продолжим эту тему, а сейчас не время ещё.
Про отчима рассказала. Что он, по её мнению, — хороший человек, только глуповатый и слишком эмоциональный, она с ним иногда даже водку пьёт. Что Миша ему мозги запудрил, да и лицо моё ему не понравилось, вот он в это и полез тогда.
– Лен, а ты ему рассказала, в каком дерьме он участвовал-то?
– Неа, я маме рассказала, хватит. Может быть, она ему передала, может быть — нет…
– Лен, но ведь если человек сделал говно — одно из двух ведь нужно, либо наказать, либо рассказать, и предоставить возможность исправить, разве нет? Если он, как ты говоришь, человек хороший — то ему ведь обязательно надо рассказать?
– Не знаю, это уж пусть мама…
Ленка — расплывалась от счастья, что наконец попала в эту квартиру. Улыбка вообще не сходила с её губ, глаза сияли тем самым старым светом. И всё же… Наконец, понял, чтό именно всё же. Я лез из кожи вон, пытаясь то на одном интересном остановить её внимание, то на другом… Фотография, музыка, путешествия… Опять же, кроме единственного момента — у неё ни разу не дрогнуло ничего. Ни губы, ни глаз, ни голос. Выслушала, сказала, что у неё ничего уже не получается, поэтому она и говорить не хочет, — и смена темы. А вот тот единственный момент…
– Лен, а мы вот на Пинегу собрались.
– Я тоже хочу…
– Поговорю с Никой. Я, будучи уверен в твоём скором приходе, – спрашивал её, что делать, если ты на Пинегу запросишься. Она сказала, что уверена, что не запросишься ни в коем случае, и дальше обсуждать не стала.
– Знаешь, а я ведь у Лёши ещё в апреле попросилась на Пинегу.
– Это как? Я же им только в сентябре предложил…