Очень мне хочется повидать твой орден
[553]и вашу квартиру. Наконец-то, старинное чуковское гнездо на Кирочной исчезло навсегда. Остался там один Боба, да и тот, видимо, ненадолго — он уедет либо в Москву, либо в Самару. Странно, что этот белый дом против церкви станет скоро таким же чужим, как и все прочие дома.Боба обедает у нас каждый день. Дела его неважные — платят ему гроши, работает, как каторжный, перспектив никаких. Я и сам думаю, что лучше бы ему переехать в Москву и там поискать чего-нибудь.
Какие у вас планы на лето? Опять Переделкино? А мы опять будем в Луге, на той же даче. На юг никуда не поедем — денег нет, и детей не на кого оставить. А вот в Переделкине у вас мне хотелось бы побывать. Быть может, удастся дней пять погостить у вас в жаркую пору даже с Мариной.
Московский Детиздат, видимо, и не собирается издавать моих мореплавателей. «Сестру»
[554], кажется, тоже. Похоронили книги. Это самое скверное издательство в СССР. Гослитиздат в миллион раз лучше работает. Как твоя «Лирика»? Переиздаются ли твои книги? Что Эйхлер? Существует? В каких чинах? Сысоев все еще всем ведает, или уже полетел? Есть ли у тебя деньги? Знаешь ли ты, что тебе скоро предстоит получить тысяч двадцать за «Айболита» в кино — я знаю, что Шварц ждет такую сумму [555].Я очень рад, что и ты и мама здоровы. Ужасно хотел бы вас повидать.
(пишу в кровати).
9/III 39.
Пришли мне свою гимназию.
Милый Коля. Был у меня сейчас Тихонов. Клянется, что послал тебе договор на перевод «Черной стрелы» Стивенсона. Объясняет долгую волокиту тем, что переводчик Кашкин
[557]вдруг заявил ему, будто бы у него, у Кашкина, есть новый перевод этой вещи. Потом оказалось, что это неверно. Кашкин великодушен: он предлагает давать тебе справки, если в переводе встретятся какие-нибудь неясности.Я дал Тихонову твой «Ярославль». Ведь это тоже «Исторический роман». Тихонов прочтет и постарается ввести его в серию
[558].Твои «Фрегаты» введены в план Детиздата на 1939 год. А «Сестры» отложены на будущий год. Во главе Детиздата теперь два человека: Александр Сергеевич Еремеев
[559]и Куклис [560]. Оба очень мне нравятся: работящи, серьезны, умны. Еремеев на днях будет в Детиздате Ленинградском. Если можешь, повидайся с ним.Эйхлер в издательстве оставлен.
Я своим жильем очень доволен. Правда, лифт покуда не регулярно действует, приходится взбираться на 6-й этаж, не всегда есть горячая вода, не проведен еще телефон, но центр города, ванна, возможность во всякое время удрать в Переделкино — освобождение от гостиниц — все это очень приятно.
Меня разъяряет то, что критики о твоем «Ярославле» ни слова. Пошли книгу Федору Левину
[561]на адрес Союза писателей. Ему передадут. Он человек неглупый и способный.С нетерпением жду гулькиного письма. Мне кажется, что это будет умственный силач, жадный глотатель книг и наук. Ему повезло: у него очень неплохие родители. Я очень хотел бы повидать Татку, жалко, что мы с нею так мало знакомы.
Я опять взялся за Некрасова. Хочу перед смертью сделать хоть одну книгу, которой я был бы доволен.
Не можешь ли ты прислать мне «Улялюм» — вернее книжку «Звезды»? Что говорят об этом переводе? Готов ли твой перевод стивенсоновых стихов? Если пришлешь перевод, вышли хоть несколько строк подлинника. Марину крепко целую. Нынче первый год, что мне в день рождения придется прожить без ее «Наполеона». Ах, если бы она написала мне конфиденциально, что говорит Боба о своем разрыве с Ниной.
Ты пишешь, что я получу гонорар за «Доктора Айболита». Но ведь это переделки Doolittle’a
[562]. Неловко брать деньги за чужой сюжет. Сейчас в мультипликате идут «Лимпопо» и «Мойдодыр» [563]— отлично сделанные. Я хотел бы выклянчить за них тысяч десять. Ибо деньги льются как вода из крана: дворник, шофер, Лида — опустошают мои сундуки. Но покуда я еще не чувствую костлявой руки голода. Думаю, что и тебе нечего впадать в панику.Это чудная твоя идея — приехать к нам с Мариной погостить. Тебе нужно почаще бывать в Москве. Я думаю, что совсем не безнадежна твоя попытка переехать сюда насовсем.
Мама приехала бы в Ленинград, но Лида, чуть прибыла к нам, заболела. Необходимо ухаживать за ней. Теперь мама собирается к началу апреля приехать в Ленинград — и ликвидировать старинную (казавшуюся вечной) квартиру, где родилась и заболела Мура, где написаны все мои «Мойдодыры» и «Некрасовы», где промелькнули Цезарь и Нина, где ты писал первые стихи о Марине, — где жилось мне так тяжко, так одиноко и душно. Нет, я не тоскую об этой постылой квартире, хотя сейчас она кажется мне поэтичной, и милой, и уютной.
Мама спрашивает: получили ли Вы ее телеграмму? Напишите ей письмо.
Милый папа.