Но это чушь. Теперь он осмелел, связавшись с Асеевым, с «Знаменем», с Фадеевым, и истерическая его ненависть не имеет удержу. Теперь он открыто тебя обхамил,
Не мирись с ним, не унижай себя и нас. Ты очень большой писатель, и значение твое в русской литературе XX века огромно. Ты при своей мнительности сам не понимаешь, что ты сделал за свою жизнь. А от его косноязычных, смешных невежеством и наивностью, теориек не останется ничего. Будь с ним в ссоре и не обращай на него никакого внимания — ты уже давно его победил.
Извини меня за письмо, если оно тебе не понравится.
Привет маме.
У нас все благополучно.
18 апр.1939
Маринка, которая была свидетельницей выступления Шкловского в Ленинграде, тоже согласна с этим письмом.
Утопаю в «Хижине дяди Тома». На одной странице 4 «ош» — это норма. Привели ли Вы в норму первые 10 страниц?
Коле младшему сердечный поклон от ДЕДА. Пусть сейчас же по получении этого письма встанет у березы и держит поднятую руку, покуда ты будешь считать до тысячи. Пусть чувствует власть своего господина на расстоянии. Нюшенька — прелесть. Читает мне вслух, помогает складывать книги и интересуется не паровозами, но Альфой
[587]. Погода: то солнце, то дождь. Сейчас здорово припекает. У меня новая помощница — армянка [588]. Повесть Лидина мне нравится, особенно вторая часть — о Неживом, об Умани [589]. Как-то поживают твои «бабы», едущие за хлебом в Астрахань? И когда ты поедешь знакомиться с ними? МаринуДорогой Коля!
«Хроническое употребление табака ведет к катару дыхательных и пищеварительных путей. Хроническое отравление никотином принимает очень большие размеры. Необходима планомерная борьба с этим явлением. К сожалению, у нас в СССР эта борьба до сих пор ведется недостаточно энергично, т. к. недостаточно учитывается значение никотинизма в поражении сердечно-сосудистой системы». Проф. Л. И. Фогельсон. «Болезни сердца и сосудов». М.; Л. 1939, стр. 183.
Стыдно, Коля; написал бы хоть строчку. Хотя ты теперь знаменит, но все же нос задирать не годится. И Марина ни звука: не знаем ничего ни о Гульке, ни о Тате, ни о том, бросил ли ты курить.
Как подействовала на тебя статья в «Литгазете»
[592]? Я знал о ней заранее, но мама утверждала, что ни за что не поместят. Поместили.С «Хижиной» все уладилось: покуда делают рисунки, я правлю помаленьку. О,о, о, о, о!!!
Курить брось! Брось курить!
Только что получил письмо Марины. Спасибо. Гульке-рабу привет.
Дорогой Коля. Привет Таточке, Юрию Николаевичу, Вениамину Александровичу. Пишется ли тебе? Мамино здоровье лучше. Приезд Бобы — лучшее для нее лекарство. Поздравляю Тату с отличным экзаменом. Надеюсь, что у тебя уже прошли неприятные ощущения от некурения. Ты так и не написал нам, как ты реагировал на статью Мессер в «Лит. газете». Марине — поцелуй. «Хижину» правлю. Почему не присылаешь первых страниц. Твой Марк Твен
[594]мне очень нравится. Очень хотелось бы покататься с тобою в лодке.Всего доброго!
Читаю «Пархоменко» Всев. Иванова
[595]. Мне очень нравится. Превосходный талант.Милый Коля. Ты — увалень, лежебок, сурок, сновидец. Как же может беллетрист отказаться от поездки по Волге! Чехов не хуже тебя знал русскую жизнь, однако, в твоем возрасте успел уже и на Сахалине побывать. Хорошо, конечно, верить во внутреннюю силу творящего духа, но сила эта тоже хоть изредка нуждается в пище. — Таточка процветает.
Милый папа.
Ни одного письма от тебя, ни от мамы. А нам интересно знать, как вы живете. Только из бобиных писем получаем мы о вас редкие отрывочные сведения. Кстати, как бобина нога, которую ему ушибла Леночка
[597]автомобилем? Он нам писал, что ты уже здоров и собираешься ехать в Барвиху. А как же Кисловодск? Не едете? Или мама едет, а ты нет?У нас все благополучно. Я продал в «Советский писатель» сборник моих старых повестей и рассказов
[598]. Сейчас сижу над ними — подправляю.