Средства для существования он получал от государства в виде пенсии по инвалидности: у него были какие-то врождённые проблемы с сердцем, которые он благодаря ежедневным прогулкам успешно нивелировал. Однако этих денег хватало только на оплату жилья и коммунальных нужд. А вот как он питался – это очень интересный вопрос. Помогала ему в этом одна уникальная книжка, почти брошюра в мягком переплёте, которую Сергей, по его словам, нашёл среди руин пожара ещё задолго до встречи со мной. Пока я сам её не увидел, я и предположить не мог, что где-то может быть такая книга, но после знакомства с ней мне наоборот стало казаться, что её существование необходимо и даже обязательно. Книга была небольшого формата и, помимо названия, на титуле имела отметку режима её использования, а также упоминание ведомства, по заказу которого она была издана. Состояла она целиком из инструкций или, скорее, рецептов, адресованных бойцам специальных подразделений, направляемым в длительные операции для разведки, диверсии, засады и прочего. В книге описывалось как из продуктов, срок годности которых не слишком давно истёк, с помощью химического и теплового воздействия приготовить безопасную пищу, то есть защитить себя от отправления при их употреблении. При этом предполагалось использовать различные бытовые реагенты вроде соды, уксуса, лимонной кислоты, глицерина – ничего сверхъестественного в духе рецептов Папюса. И вот, в правильных пропорциях, при нужном нагреве для разных видов пищи довольно многое из просроченной еды можно было вернуть к жизни, правда, без привычных вкусовых качеств. Эта книга стала для Сергея настоящей скатертью- самобранкой. Отыскав в дополнение к ней школьный справочник по химии, мой сосед, словно средневековый алхимик, научился воскрешать испорченную еду, которую выбрасывали магазины и рестораны. Скажу честно, что я не рискнул пробовать ни одно из его блюд, но саму книжку полистал: инструкции в ней вызывали интерес к такой странной кулинарии. Но для сохранности здоровья тех, кто может это прочесть, я не буду приводить здесь даже самые безобидные из рецептов.
Таким был этот человек в самых общих чертах. Что до меня, то к тому времени я уже давно оставил сцену, вышел на пенсию во всех смыслах и зарабатывал нерегулярной критикой, которую брали в основном не потому, что я большой знаток искусства, а из-за моей известной фамилии. К тому же я всегда умел писать удобные и уместные тексты. Но я не видел в этом ничего зазорного: заказчик ведь платит за результат, а это и есть те эмоции, что вызовет критика. Так я и жил на заслуженном отдыхе, отказавшись от амбиций, семьи, обязательств – словно престарелый паразит, у которого уже не осталось сил впиваться в новую жертву.
Но было на самом деле кое-что ещё, одна, так сказать, привычка, оставшаяся от прежней жизни, от которой оказалось трудно избавиться. Дело в том, что вся эта богема, этот высший свет – штука очень непростая, нервная и в целом очень отравляющая человеческую душу. Я знаю, что это звучит громко и пафосно, но разве мало в мире вещей, которые нас развращают? Ведь, по сути, это делают с нами любые крайности: нищета и богатство, подчинение и власть, фантастическая удача и неестественное невезение. Что есть пьяная толпа солдат, бредущая в публичный дом, если завтра им идти на смерть? Люди, которым выпали слава, деньги и власть, обычно не идут умирать, но на самом деле лишь потому, что они уже давно мертвы внутри. Однако даже живым мертвецам иногда необходим отдых, и я, конечно, тоже должен был снимать напряжение, когда работал, тем более что это было очень распространено в моих кругах. Мы ходили в заведения развлекательного толка, но программа в них отличалась от каких-нибудь кабаре, из-за чего располагались они не на виду, и посещать их старались инкогнито, хотя все друг друга знали. Если говорить откровенно, там творились ужасные вещи, но с другой стороны, все они были под стать нашей безумной эпохе и в угоду имеющемуся на них спросу.
Если бы вдруг какой-то случайный посетитель увидел это, не будучи подготовленным десятилетиями упорного развращения – сразу бы воскликнул, что как вообще в любом человеке, если он хоть на мгновение не считает себя исчадием ада, может соседствовать тяга к таким вещам и малейшие зачатки нравственности и морали.
Поначалу, признаюсь, мне было непросто, но я научился жёстко разграничивать себя в обыденном мире и внутри этих заведений, образно говоря, я как будто снимал один костюм и надевал другой. Мне хотелось верить, что я там и я здесь – это два разных человека, которые никак между собой не связаны, разве что их носит одно тело.