О Викторе Некрасове

— Ну, Вика, — сказал я в совершенном восторге. — Подарки же у тебя! Понимаешь ты — пройдет десяток-другой лет, и работа эта, проданная Лёней, а может, уже и Сережей, в нью-йоркскую галерею нового искусства… А скорее всего, даже не Гугенхейму, а прямо в Лувр, будет привлекать знатоков со всех концов мира.

— Сколько же они за нее возьмут? — оценивающе посмотрел Виктор Платонович на свою работу.

— Ну, думаю, меньше чем за 25 тысяч долларов не уступят.

— Двадцать пять? — обиделся Вика. — Да они, сукины сыны, полмиллиона слупят и не поперхнутся.

— Для нас с тобой неважно, — сказал я, — как это называется. А для продавцов и покупателей это имеет значение. Как же это называется?

— А что, само изображение не подсказывает названия?

— Нет.

— Тогда назовем «Инопланетяне».

— Хорошо, — согласился я. — Но что они там делают? Что это за танец?

— Спросил бы что-нибудь полегче. Ты что думаешь, я помню? Танцуют, по-моему.

— Но была же у тебя какая-то идея, когда ты это писал? Замысел какой-то?

— Не помню. Чего не помню — того не помню.

Небольшая эта картина висит справа при входе в мою комнату. Там на стенах, несмотря на критические замечания Виктора Платоновича Некрасова, висят не только «штучки-дрючки». Там есть прекрасное «Ню» Н. Глущенко, и хватающая за сердце церковь святого Николая в Новгороде-Северском работы Аси Файнерман, и такая пастель Бориса Рапопорта — «Девочка во ржи», что при взгляде на эту работу у тебя появляется мысль, которую лучше скрыть от самого себя: может, техника пастели была создана специально для того, чтобы Борис Рапопорт мог написать эту свою небольшую картину. Есть там и неожиданно смелая акварель покойного Гриши Гавриленко «В очереди за яблоком». Три городские потаскушки стоят в очереди перед деревом. С ветки свешивается змий и отпускает им яблоки. А дальше, между деревьев, расплывчатые фигуры тех женщин и мужчин, кто «отоварился».

В общем, немало здесь «штучек-дрючек», заслуживающих внимания. И всё же каждый, кто у меня побывал, серьезные знатоки и случайные аматоры, непременно останавливаются перед «Инопланетянами» и расспрашивают: чья работа, что изображено.

Чья работа — нам уже известно. А вот что изображено?.. Я долго думал над этим. Может, целый год. Нет, нельзя сказать, что я целый год не выпускал этого из головы. Выпускал. И снова возвращался. И в конце концов пришел к выводу, который совсем уже было собрался отправить Вике в Париж. Да не поспел. Помер он.

А вывод мой был таков: это изображение праздника в бойлерной ЖЭКа 105. В этом доме жил Вика. Празднуют Новый 2000 год. И никакие это не инопланетяне, а наши родные советские граждане.

Эх, думал я, зачем нам искать каких-то инопланетян. Виктор Некрасов и сам был инопланетянином. Он был впереди нас, лучше нас, добрее и умнее. И обладал той особой способностью, по которой сразу, с ходу узнаешь любого инопланетянина. Он обладал способностью замечать наши нелепости, наши глупости, мерзости и не соглашаться с тем, что в действительности так и нужно. Он обладал способностью видеть правду, как бы ни закрывали ему глаза и что бы ему ни врали. Ну да вы сами знаете, как это заведено у инопланетян. Может, и морды у инопланетян на картине несколько странные для непривычного взгляда. Губы какие-то вытянутые у них. От поцелуев. От любви.

Как бы то ни было, а горько мне думать, что вот погубили мы еще одного инопланетянина, который для нашей цивилизации нужнее тысячи ракет и десяти миллионов передовых статей. Опять будем ходить в бойлерную и потихоньку выспрашивать: «Ребята, не найдется ли у вас где-нибудь инопланетянина? Хоть завалященького? Хоть на время?» А там, из преисподней, из клубящегося ледяного мрака перебоев в снабжении горячей водой, посмотрят сердито и скажут: «Где мы его вам возьмем? Своих, дураки, берегите».

Виктор Некрасов!

Живой, ловкий, стремительный. С той стеснительной улыбкой, которая не давала ему носить шляпу. Нельзя при такой улыбке ходить в шляпе.

Киев, 1989.

Кондратьев Вячеслав

Возвращение