Оазис человечности. Часть 3. Сладкий дым отечества

Последние слова Этрия расслышали только те, кто был непосредственно возле него: слова были неуместны среди безудержных криков радости и упоения победой. Дух празднества подхватили возникшие словно из ниоткуда шуты и танцоры; вырвались, будто из-под земли, звуки арфы, свирели и бубна – музыканты старались вовсю. Бронзовые тела молодых парней и девушек замелькали в ярко рдевшем пламени от зажженных факелов. Ночь за окнами съедала все движения, внутри же – все ожило и завращалось. Безумные и дикие пляски сменялись томным пением еле одетых женщин, на пол падали здоровые куски мяса – руки у опьяневших гостей все слабели, а языки все развязывались.

Обед затянулся далеко за полночь. Сенаторы бродили по комнатам и залам вместительной виллы, развлекаясь и блаженствуя. Сам Марк Этрий общался со своим ближайшим другом Эмилием, наблюдая за африканской танцовщицей – совсем юной еще девушкой с не оформившимися, но пластичными формами тела. Маний играл в кости с неугомонным шутом: сенатор выиграл у него три раза кряду, но тот не сдавался и, не стесняясь в выражениях, вспоминал всех римских богов. Маний злорадствовал и потешался над ним. Валерий присел возле боковой колонны, железным обручем к которой крепился полыхающий факел. Рядом с кубком вина в руке присел Сервий. Валерий, разгоряченный пиром, оживленно и с задором делился мыслями с ним.

– Вот так все и случилось. Сервий, друг, ты не поверишь: моя радость безгранична и беспредельна – никакое удовольствие не сравнится с этим! Поистине, я – счастливейший человек из всех живущих ныне на земле. Последние месяцы я не жил, а существовал, терзаемый смятенными думами о том, как воплотить в жизнь это решение. И вот – оно наяву предстает передо мной, перед тобой, перед всеми нами: всякая печаль и беда меркнут по сравнению с блеском и значением того шага, на который мы решились сегодня, в славный первый день весны! О, боги! Видно, не забыта вами верность и добродетель простых смертных, что стремятся воплотить вашу волю в жизнь; и вот теперь, когда судьбоносная минута огласила громоподобным голосом принятое решение, счастье и благополучие ожидают нас на пороге грядущего дня!

Неподалеку комические актеры развлекали публику: один подбрасывал вверх греческий обруч, а другой в это же время жонглировал яблоками так, что они, первое за вторым, второе за третьим, успевали пролететь через парящий в воздухе круг. Одно фантастическое зрелище сразу сменялось другим, как целый сонм сновидений, как безумная прыть норовистого жеребца, так что не было никакой возможности за всем уследить. Веселье правило ночью.

– Под счастливою звездою родился ты, Валерий, как видно, раз при жизни своей можешь безмятежно радоваться и наслаждаться итогами своих трудов, – Сервий разделял с другом победу, искренне восхищаясь им. – Твоя отвага и доблесть – что несгибаемая сила напористой стихии, невозбранно господствующей над земным миром в согласии с волей богов! Видно, твоему рождению сопутствовали добрые знаки! Уж не спрашивал ли ты об этом родителей, когда те были живы?

– Нет. Об этом я мнить не могу; да и сейчас еще неохотно верю во всякие знаки: знал бы ты, сколько бессонных ночей в упорном труде я провел, с каким напряжением ума обдумывал я каждую хоть сколько-нибудь толковую мысль! Но все же счастлив я безмерно, что осуществились мои желания, и мечты были не напрасны, не безнадежны!

– Так желала сама судьба, – заключил Сервий Деон, осушая свой кубок в честь знаменательного события.

Музыка грянула с новой силой, и под ее раскаты к ним, заплетаясь, с трудом держась на ногах, подскочил разгоряченный Марк Этрий: после танца волосы у него небрежно сплелись и спутались, капельки пота обрамили уже не белую тунику – пятна от вина выступали на ней как кровь, сочащаяся из глубокой раны. Несмотря на свое тяжелое состояние, он проявил воистину героическое мужество: пальцы его жадно и цепко сжимали серебряный поднос, на котором возвышался кувшин с накладными позолоченными украшениями и кругом – три пустых кубка.

– Да славными делами буде покрытая жизнь наша, да молнии разят не нас, а врагов наших! – язык его заплетался, как и ноги, но недрогнувшей рукой он таки наполнил под конец речи все кубки и молвил: – Угощайтесь, друзья! Пусть забвению предастся все, кроме этого вечера!

В сердце его закралось предостережение, как пылающая комета, что несется в ночном небе; своим хвостом она ужалила все то трезвое и здравое, что по-прежнему жило в нем, но под действием вина и безмерного веселья отошло в забытые уголки души. Валерий неохотно потянулся за кубком, Сервий последовал за ним.

– Пусть страх никогда и впредь… не овладевает нами, и воля к борьбе все так же живет с нами! – вострубил Марк и пригубил крепчайшего вина.