Об ораторе

Так вот, те философы, которые теперь–то получили наименование по маленькой частице города и округа и называются «перипатетиками» или «академиками», а некогда, благодаря своей исключительной осведомленности в важнейших делах, звались по имени всей государственной области «политиками»[540]

, — эти самые философы утверждают, что всякая речь перед народом имеет своим предметом одно из двух: либо спорный вопрос, определенный точным временем и лицами, например: «Допустить ли обмен наших пленных на карфагенских?», либо вопрос неопределенный общего характера: «Как рассматривать и решить вопрос о пленных вообще?» Вопросы первого рода они называют «делами» или «контроверсиями» и разделяют их на три вида — судебные, совещательные или хвалебные; а вопросы второго рода называют «неопределенными» и «общими рассуждениями». (110) И этим же разделением они пользуются и при обучении, но так, что овладевают спорным владением не по праву или по суду и даже не силой, но присваивают его, только ломая ветку[541]

. Ибо за вопросы первого рода, определяемые временем, местом и лицами, они упорно держатся, цепляясь прямо за их обрывки; теперь ведь, при Филоне, который, говорят, стал главным в Академии, изучение и занятие этими «делами» там в особенном ходу. О вопросах же второго рода они всего только упоминают при начальном знакомстве с их наукой[542]

и считают их занятием ораторов; но они не показывают ни значения этих дел, ни их сущности, ни их подразделений и видов, так что уж лучше было бы совсем их обойти, чем так вот тронуть и бросить. И молчание это в данном случае объясняется беспомощностью, тогда как в других оно, видимо, сознательно.

29.

(111) В действительности же все без исключения предметы по самой природе своей могут рассматриваться и исследоваться совершенно одинаково, будь это «общие рассуждения» или же дела политические и судебные; и каждый предмет может быть сведен к общему вопросу, теоретическому или практическому. (112) Ибо тут всегда либо теоретически познается сущность предмета, например: «Ценна ли добродетель сама по себе или какими–нибудь своими плодами?», — либо спрашивается о том, как надо практически поступать, например: «Следует ли мудрецу заниматься государственными делами?»

(113) Вопрос теоретический имеет три случая: установление, определение и, так сказать, следствие. Наличие какого–нибудь явления расследуется путем установления, например: «Есть ли в человеческом роде мудрость?» Сущность каждой вещи раскрывается в определении, например: «Что такое мудрость?» Следствие же применяется, когда доискиваются, что из чего следует, например: «Допустимо ли честному человеку когда–нибудь лгать?» (114) Установление, в свою очередь, подразделяется на четыре рода. Именно установлению подлежит или сущность какого–то предмета: «От природы ли у людей право или же по соглашению?», — или его происхождение, например: «Почему великие ученые не согласны между собой в самых важных вопросах?», — или его изменение, например: «Неужели у человека может пропасть добродетель или обратиться в порочность?» (115) Что касается определения, то к нему относятся такие рассуждения, когда или выясняется, что, так сказать, заложено во всеобщем сознании, например: «Тождественна ли справедливость с пользой большинству?», — или выясняется, что кому присуще, например: «Присуща ли красивая речь только оратору или же она доступна и другим?», — или когда что–нибудь разделяется на части, например: «Сколько есть видов желаемого? не насчитывается ли их три: благо телесное, благо духовное и благо стороннее?», — или же, когда описывается чей–то облик и как бы естественные приметы, например, образ скряги, мятежника, хвастуна. (116) Наконец, к следствию относятся два главных рода вопросов: это — либо рассуждение простое, если, например, решают: «Надо ли стремиться к славе?», — либо рассуждение, исходящее из сравнения: «К чему надо больше стремиться, к славе или к богатству?» Простых рассуждений бывает три вида: о желательном и нежелательном, например: «Надо ли стремиться к почестям?» — «Следует ли избегать бедности?»; о справедливом или несправедливом, например: «Справедливо ли мстить за обиды даже близким?»; о достойном или постыдном, например: «Достойно ли ради славы идти на смерть?» (117) А сравнений бывает два вида: один, когда спрашивается, тождественны или различны какие–нибудь понятия, например: «Боязнь и страх», «Царь и тиранн», «Приятель и друг»; другой, когда спрашивается, что из двух лучше, например: «Должны ли мудрецы руководствоваться мнением лучших людей или одобрением народа?» Вот так, примерно, распределяются крупнейшими знатоками рассуждения, относящиеся к теоретическому вопросу.