Я это пробегаю точно как наспех, как недоучка перед учеными, чтобы перейти, наконец, к более важному. Ибо, Катул, для оратора ничего нет более важного при произнесении речи, чем расположить к себе слушателя и так его возбудить, чтобы он был руководим больше неким душевным порывом и волнением, чем советом и разумом. Люди ведь гораздо чаще руководствуются в своих решениях ненавистью, или любовью, или пристрастием, или гневом, или горем, или радостью, или надеждой, или боязнью, или заблуждением, или другим каким–либо душевным движением, чем справедливостью, или предписанием, или каким–нибудь правовым установлением, или судебным решением, или законами. (179) Поэтому, если вы ничего против не имеете, перейдем к этому.
—Мне кажется, — сказал Катул, — в твоем рассуждении, Антоний, все еще недостает кое–чего, что следовало бы разъяснить прежде, чем обращаться к тому, к чему, по твоим словам, ты стремишься.
—Чего же это? — спросил тот.
(180) — Какой порядок, — сказал Катул, — и какое расположение доказательств ты считаешь лучшим? Ведь именно в этом ты всегда мне казался прямо богом.
—Какой же я тут бог, Катул! — воскликнул Антоний. — Честное слово, не скажи этого ты, никогда мне это и в голову бы не пришло! Можешь быть уверен, если мне тут и удастся иной раз, по–видимому, добиться успеха, то лишь благодаря навыку или, скорее, случаю. Я согласен, что этот раздел, мимо которого я по незнакомству прошел, как чужой, имеет такое значение в речи, что вернее всех других ведет к победе; и все–таки, по–моему, ты раньше времени потребовал от меня рассмотрения порядка и расположения доказательств. (181) Вот если бы я основывал всю силу оратора только на доказательствах и на прямой убедительности дела, тогда и впрямь было бы своевременно сказать что–нибудь об их порядке и размещении, но так как из трех вещей[319]
, о которых я собирался говорить, я сказал пока только об одной, то сперва я скажу о двух остальных, а потом можно будет перейти и к вопросу о расположении речи в целом.43.
(182) Итак, чтобы добиться успеха, очень важно представить в хорошем свете образ мыслей[320], поведение и жизнь ведущих дело и их подзащитных, а равно и представить в дурном свете их противников, чтобы привлечь как можно больше благосклонности судей как к оратору, так и к подзащитному. Благосклонность же снискивается достоинством человека, его подвигами и безупречной жизнью; все эти качества легче возвеличить, если они имеются, чем выдумать, если их нет. Но оратору приходят на помощь еще мягкость голоса, скромное выражение лица, ласковость речи; если же приходится выступать более резко, надо показать, что ты принужден делать это против воли. Весьма полезно бывает изъявить признаки добродушия, благородства, кротости, почтительности, отсутствия жадности и корыстолюбия; все эти приметы человека честного и не заносчивого, не резкого, не своенравного, не вздорного и не придирчивого очень способствуют благоволению к нему и отвращают от тех, кто этими качествами не отличается. Поэтому противникам надо приписывать противоположные свойства. (183) Но все подобного рода речи будут хороши для таких дел, в которых не приходится воспламенять судью резкой и пылкой стремительностью. Ведь отнюдь не всегда требуется сильная речь, но часто спокойная, сдержанная и мягкая, наиболее выгодная для ответчиков. (А «ответчиками» я называю[321] не только обвиняемых, но и всех, кто ответствен за судебное дело; так ведь говорилось в старину.) (184) Изобразите ваших ответчиков справедливыми, безупречными, добросовестными, скромными, терпеливо сносящими обиды, — и это произведет изумительное действие. Даже если об этом будет сказано только во вступлении или в заключении речи, но проникновенно и с чувством, то часто этот рассказ оказывается сильнее самого разбора дела. Обдуманная и с чувством произнесенная речь достигает такой силы, что как бы живописует нравственный облик оратора. Ведь именно подбор мыслей и подбор выражений в связи с мягким исполнением, обнаруживающим добродушие, показывает оратора человеком честным, благовоспитанным и благонамеренным.Волнение (185–204)
Александр Васильевич Сухово-Кобылин , Александр Николаевич Островский , Жан-Батист Мольер , Коллектив авторов , Педро Кальдерон , Пьер-Огюстен Карон де Бомарше
Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Античная литература / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги