Оба хороши

- Вот от таких-то талантов во всех видах вы и приходите в телячий восторг. Они для вас и учители жизни. От каждого невежественного и необразованного гения, незнакомого даже ни с каким учебником истории, вы ждете ответа на те жгучие вопросы, над которыми работали гениальные люди во все века... Впрочем, что же мудреного? Ведь всегда найдутся десять болванов, которые произведут одиннадцатого в гении... Да, у вас позорное понижение литературного вкуса. Толстой для вас уже устарел. Вы даже не понимаете всей силы гениального писателя. Ну, скажи по правде, ты читал Шекспира? Читал Гоголя? Слышал о Добролюбове и Чернышевском? Читал ли когда-нибудь о том, как устроилась жизнь людская и почему она для большинства невозможна? Заговорила ли когда-нибудь в тебе потребность искания правды? Возмущала ли тебя несправедливость? Нет! Я видел только трезвенное отношение... трусливость животного, боящегося за свою шкуру, - трусливость, которую вы прикрываете рассуждениями, основанными, разумеется, на настроениях и якобы на науке... И еще мало унижает тебя твой патрон. С вами все можно! раздраженно воскликнул Долинин. - Конечно, он другим, по-твоему, быть не может, такой темперамент и такова неумолимая сила инстинктов домашнего прирученного животного. Подобные объяснения вдобавок крайне удобны и могут все объяснить... Даже предательство Иуды...

- Отец, ты опять ругаешься... Верно, печень? Или ты получил какое-нибудь интересное письмо? - ядовито прибавил Николай. - Лучше не будем говорить.

- Ты прав. Не будем.

И старик почувствовал, что сын - почти чужой ему. Прежней беззаветной любви, которая была у отца раньше, когда Коля был мальчиком, теперь не было. Между ними была какая-то пропасть, и она не могла заполниться привязанностью отца.

Николай, казалось, не оскорбился и начал рассказывать о своих работах, о знакомых, о музыке, но о литературе как будто боялся говорить, чтобы не раздражать отца. Обходил и другие вопросы, на которых они могли разойтись.

Виноватый и болезненный вид старика, казалось, тронул сына. Он видимо жалел, хотя внутренно и слегка презирал его.

VI

А чуткий старик еще более раздражался и тоже, как и сын, старался сдерживаться.

Но все-таки не мог не искривить своих губ, когда спросил:

- Ну, а что поделывает твой двоюродный братец и друг Вася?

- Он в Италии.

- Болен?

- Нет, здоров.

- Поехал туда как художник? Работать?

- Нет, не работает.

- Что же он там делает?

- Нюхает розы и лилии... Смотрит на море. Любуется облаками.

- В том и все его занятие?

- Вася любит природу.

- А люди его не интересуют?

- Разве он виноват, что интересует его одно, а не другое.

- И болван! - внезапно закипая гневом, воскликнул Долинин. И, окидывая сына презрительным холодным взглядом, прибавил:

- Конечно, и ты одобряешь занятия двоюродного братца?

- Я не одобряю и не порицаю.

- Безразличие? Да разве ты не отличаешь черного от белого?

- Кажется, умею, как и ты. Но мы можем иметь разные фокусы зрения.

- А когда бьют человека? У тебя тоже разные фокусы зрения?

- Все зависит от нашего настроения и обстоятельств.

- Конечно, ты будешь, Николай, счастливее. А если еще со временем поглупеешь, то окончательно будешь счастлив, как Иванушка-дурачок... Сказка справедлива... Особенно по нынешним временам... Ум не в авантаже, если вдобавок при нем есть совесть. Впрочем, это слово упразднено. Только настроения и физиология. Молодцы вы стали! Главное, ума у вас мало. Впрочем, "это от бога".

- Значит, ты и неудачник оттого, что слишком умен? - спросил, раздражаясь, Николай.

- А ты как думаешь?

- Думаю, что каждый человек пожинает то, что посеял. Иначе говоря, поступки являются результатом темперамента и натуры.

- Шопенгауэра начитался? А принципов и внешних обстоятельств не признаешь?

- Кажется, ум и заключается в том, чтобы человек мог бороться с обстоятельствами именно в то время, когда эта борьба возможна. Если не умеешь плавать и бросишься в воду, неминуемо погибнешь. Кажется, это ясно, как дважды-два - четыре... А ты хочешь от нас...

- От кого от вас? - нетерпеливо и озлобленно перебил Долинин.

- Хотя бы от меня, - ответил Николай. - И, прости, отец, меня удивляет твое высокомерие. Теперь точно в моде говорить о молодежи с презрением.

- Неправда! Не о всякой молодежи. Есть славная молодежь. Она доказала и на голоде и на холере. Я говорю о новейших настроениях у некоторой части молодежи и особенно у молодых "сверхчеловеков".

Николай не слушал отца и, оскорбленный, продолжал:

- Мы, мол, в героев, а вы пошляки. Право, отец, это неубедительно и даже старо. Положим, что мы в герои не лезем, не принимаем на веру никаких красивых фраз... Мы поняли, что они ни к черту... Мы верим только науке и настроениям своей души. Жизнь - равнодействующая всевозможных естественных сочетаний во времени и пространстве. Все должно иметь причины. Я чувствую в своей душе своего бога, и мое мировоззрение не похоже на твое.

- Ну, еще бы!