Обед за один доллар

— У тебя есть одно преимущество. Раз в году этот сад увядает. Представь, если бы твое лицо усыхало и волосы выпадали каждую осень.

— Фу, гадость! — возмутилась Синикка. К ним подсел Юсси.

— Женщины умирают красивее, чем мужчины, — продолжал Мартти, — а у деревенских жителей это получается естественнее, чем у городских. У меня был знакомый прораб из Тапиола. Деловой человек. Дома у него был порядок, на полу — фиолетовый ковролин, а жена — точно картинка из модного журнала. И вдруг врачи находят у него рак желудка. Он решил бороться до последнего. С неделю продержался…

— Эти сорванцы в конце концов весь дом перевернут, — забеспокоилась Синикка. — Эй вы, потише там, детки.

Дети стащили простыню с кровати, связали ее узлом, подвесили медвежонка и сбросили «парашютиста» с балкона. Уже в воздухе все это сплющилось, но им все равно было смешно, малыши просто изнемогали от хохота.

— Не слишком-то там балуйтесь, — прикрикнул Мартти.

Подошла Пиркко. Лицо ее выглядело утомленным и постаревшим, как в сильный мороз. Юсси рассказал собравшимся о том, что творится у винного отдела в магазине.

— Ты не вправе обвинять во всем социалистов, — разъяснил Мартти. — Сам только что заявил, что они — это еще не весь народ. И тут же опровергаешь себя и говоришь, народ — это они. Те отщепенцы ничего общего не имеют с социалистами. Социалисты — это люди, которые заявили о своем несогласии с существующим общественным строем.

— Расскажи-ка историю капитана, — напомнила Пиркко. Юсси повторил, как убили капитана на вокзале в Хельсинки.

— Действительно жуткая история, — согласился Мартти.

— А ты хочешь, чтобы и теперь происходило то же самое, — раздраженно бросила Пиркко.

— Все дело в том, что все молчат, видя, как совершают злые поступки. Об этом не пишут.

Вспоминают каких-нибудь два-три случая из военного прошлого, в основном эпизод, известный под названием «Случай в Хюти», о чем даже написаны и сыграны две пьесы. Существует знаменитая сцена расстрела в «Неизвестном солдате». Помните, Линна описывает, как по приговору трибунала расстреляли двух солдат?

В восемнадцатом году у нас в Финляндии белый трибунал приговорил к расстрелу пятьсот человек, а восемь тысяч уничтожили без всякого суда. Прошу заметить: это были беззащитные, невооруженные люди. Только от голода умерли двенадцать тысяч человек. Даже в концлагерях не умерщвляли людей с подобной быстротой.

— Ну, сел на своего любимого конька, — перебила Пиркко.

— У медали есть и оборотная сторона, не забывайте об этом, — продолжал Мартти.

— Что же ты ничего не рассказываешь о главном? — спросила Пиркко.

— Однобокий ты какой-то, — усмехнулась Синикка.

— Докажи!

— Ты социалист? — заинтересовалась Синикка.

— Такой же, как ты — коалиционерка.

— Я действительно состою в коалиционной партии {Партия буржуазии.} и даже являюсь председателем местной женской организации.

— То, о чем я рассказал, еще не говорит о моей принадлежности к партии социалистов.

— И все-таки твой отец был прав, — заявила Пиркко.

— Мой отец был фашистом. Я и сам до пятнадцатилетнего возраста думал так же, как он. А ты веришь фашистским бредням?

— Сильно сказано! И это о собственном отце! — заметил Юсси.

— Правду не скроешь.

— Интересно, посмел бы ты бросить ему в лицо подобное обвинение? спросила Пиркко.

— Последние тридцать лет я только тем и занимаюсь.

— Но ты не можешь обвинить в фашизме коалиционную партию, — возразил Юсси.

— Я лишь пытаюсь докричаться до тех, кто не вынес приговор убийцам, ответил Мартти.

— Их все осуждают, — заверил Юсси.

— Осуждать, разумеется, осуждают. А что это значит на деле, хотел бы я знать? — гневно спросил Мартти. — Тысячи убийц спокойно разгуливают на свободе, они ведь ни дня не отсидели в тюрьме. И даже напротив. Им раздали ордена и провозгласили защитниками отечества. Некоторые из них рассказывают о своем прошлом и кричат, что они не виновны. А другие просто молчат. Совесть не позволяет отрицать свою вину, потому что на самом-то деле они запятнаны кровью невинных и им не искупить свой грех. Документации о самых чудовищных преступлениях в архивах нет, ее выкрали. На фронт ушло четыреста тысяч солдат, половина из них была убита, восемьдесят тысяч пропали без вести. Они уже ничего не расскажут, а наверняка могли бы рассказать гораздо больше, чем те, которые вернулись. Если бы мертвые могли говорить, они бы нам представили подлинную картину войны.

— Господи! Он не устает долбить одно и то же с утра до вечера. Я уже наизусть все это знаю, — взмолилась Пиркко.

— Значит, мои слова на тебя уже не действуют. Финита!

— Не все ли равно, слушать одно и то же или самому талдычить?

— Это попахивает зубрежкой! И ты, Мартти, просто вызубрил все это, пошутил Юсси.

— Абсолютно точно, могу заверить, — подтвердила Пиркко.

— Ты как-то здорово уклонился от начальной темы нашего разговора. Я бы даже сказал, что это своего рода уход от современности в прошлое, продолжал Юсси.