Обелиск на меридиане

— Не так давно в Москву вернулась Фаня Семеновна Бородина, жена главного политического советника Кантонского правительства. Читали, конечно, о захвате белокитайцами и белогвардейцами еще в прошлом феврале нашего парохода «Память Ленина»? Она была на этом пароходе. Едва удалось вырвать ее из китайских застенков. А остальные сорок восемь советских граждан — в тюрьме, в цепях.

— К чему вы это?

— Бородин был официальным представителем Советского Союза, приглашенным в Китай самим президентом Сунь Ятсеном, Фаня Семеновна также работала в официальном аппарате. И все равно они осмелились поступить с нею так. Вы, коль решите поехать туда, будете подвергаться, повторяю, постоянной опасности. Малейшая неосторожность или оплошность…

— Я достаточно опытный конспиратор. Старая подпольщица.

— «Старая» — к вам не подходит.

— Комплимент?

— Я не говорю комплиментов. И знаю, сколько вам лет, когда ваш день рождения. Но женщине столько лет, на сколько она выглядит, как справедливо говорят французы. От десятка вы можете свободно отказаться.

Она на мгновение задумалась.

— Нет… Не откажусь ни от одного своего года. Особенно теперь.

Он испытующе посмотрел на нее.

«Какие мягкие у него глаза… Обычно мягкие — черные. А у него иссиня синие… Совсем седой… Старик…» Впервые она разглядывала его, сравнивая все то, что слышала о Берлине от Антона, со своим собственным впечатлением. Совпадение было почти полным. Говорит медленно. Не потому, что подбирает слова или такая манера речи. Думает. Прежде обдумает, сформулирует свою мысль… Не категоричен в суждениях, а как бы приглашает рассуждать вместе с ним. Но проницательным женским чутьем она угадывала и другое: он не мягок, нет. Тверд. Возможно, непреклонен в решениях. Но эта жесткость сокрыта глубоко, не проявляется в его отношении к людям. Высшая степень духовной силы человека. Этим качеством обладает и Антон. Может быть, непроизвольно перенял от Берзина. Зарядился, как аккумулятор.

— За годы подполья я привыкла к опасностям. Побывала и в российских тюрьмах, и в европейских. Каторги отведала. Даже камеры смертников — однажды чуть не повесили, на Лисьем Носу, под Питером. Два десятка лет назад… Так что — не молода, нет. И предупреждать меня вряд ли нужно.

— Что ж… Кстати, вам надо будет непременно встретиться с Бородиным и его женой. Они смогут посоветовать много полезного.

«Берет!» — с волнением отметила она про себя.

— Могу предположить, что предстоящее испытание все же трудней, чем довелось вам пережить в отечестве и мюнхенской тюрьме. Сейчас Китай — жестокая страна. К тому же работать Антону Владимировичу и вам предстоит в том регионе, где действуют и японская, и белогвардейская контрразведки. Обстановка, подчеркиваю, серьезная.

— Я поняла.

— Мы не можем послать вас просто женой к мужу. Антон Владимирович — с той же легендой, что и в Париже: он одинокий офицер-эмигрант. Вы сможете поехать только как наша сотрудница. Для выполнения определенного задания.

— Я на все согласна.

— Хорошо. После подготовки отправим вас далеким, кружным путем. Под чужой фамилией. К этому тоже нужно будет привыкнуть. Мы обдумывали различные варианты легенды. Лучше всего, если вы станете вдовой-белоэмигранткой, потерявшей в России все и после бегства из нее скитавшейся по разным странам.

— Во многих европейских странах я бывала, жила.

— Это мы и учитывали. Это важно. На пропитание зарабатывали как сестра милосердия. Это вам поможет найти работу по приезде.

— Но я… — растерялась Ольга.

— Знаем. Ничего, подучитесь у нас. Постараетесь, не так ли? Однако самым трудным для вас будет не научиться новому, а забыть. Забыть друзей. Забыть о своей работе. Забыть нынешний московский, советский язык, нашу фразеологию и терминологию. Вы будете жить и работать в гуще русских беженцев. Одно нечаянное слово из современного нашего лексикона — и вы провалитесь. Придется вам научиться сначала хорошенько обдумывать каждое свое слово, а потом уже произносить его.

«Вот откуда у него самого такая манера речи».

Берзин замолчал. Молчал долго, как бы давая возможность ей еще раз взвесить все, прежде чем принять окончательное решение. Откажись она сейчас — он поймет и не осудит. Ибо то, на что она должна решиться, потребует от нее напряжения всех сил. Не на день или месяц — на годы.

— Я согласна!

— Рад, — щедро, широко улыбнулся Павел Иванович. — Рад, что нашего полку прибыло. Вряд ли нужно говорить вам, Ольга Мироновна, о важности нашей работы. Для Красной Армии. Для народа.

Глава пятнадцатая

Он вышел во двор, к колодцу, стянул рубаху. Начал растираться снегом.

Мать со звяком опустила пустое ведро:

— Ох, как тебя распахало, сынок!..

Такая боль в голосе, будто это у нее через всю спину багровый рубец. Он уже и забыл, отпустило. А у матери — аж сердце стонет.

Василий Константинович обнял ее мокрыми руками:

— Вы уже видали, мама. Новых не прибавилось.

— Да разве ж можно такое человеку? — будто не услышав, горестно покачала она головой.

— Какой же солдат без ран? — пошутил он. Выпятил загорелую мускулистую грудь. — А я у вас солдат.