— Вот с Гришей никогда не было скучно. Сейчас, правда, случается, что он не раз повторяет одну и ту же историю, которую мы уже слышали, но совсем не потому, что нет новых, просто память подводит. Уж кажется, до того хорошо его знаю, что дальше некуда. Все равно не во всех случаях я способна предугадать, что и как он скажет, поступит. Сколько пережито вместе — и хорошего, и плохого, сколько пришлось перетерпеть.
— Мама, ты к чему это? — заканчивая чистить картофель, спросил Филипп.
— Да к тому, сынок, что жизнь прожить, не поле перейти. И у тебя будет так же. Вы любите друг друга и так же, как мы, все тонко чувствуете. Я вижу.
Их разговор прервал звонок телефона.
— Это стационарный. Давненько он молчал, — удивилась Софья Егоровна. — Все по мобильным разговаривают. Кто это может быть?
— Мама, я возьму, — вытирая руки полотенцем, сказал Филипп и бросился к телефону.
— Алло! Да, это моя жена. Что?
Лицо его изменилось, стало бледным, и он медленно опустился в кресло.
— Сынок, кто это?
Какое-то мгновение Филипп не мог вымолвить ни слова, а потом тихо прошептал:
— Авария. Алиса…
Софье Егоровне стало плохо. Филипп вскочил, усадил ее на диван и подал лекарство. Услышав шум, Григорий Александрович выехал на коляске и быстро подъехал к жене.
— Что случилось?
— Папа, Алиса… звонили из ГАИ, авария. Господи, хоть бы ничего серьезного не случилось. Она уже в больнице. Я еду туда!
Быстро накинув куртку, он дрожащими руками надел обувь.
— Мама, дай денег, я вызову такси.
— Конечно, сынок, возьми. Кошелек на тумбочке в нашей спальне.
Филипп вызвал такси, взял деньги и выбежал на улицу. Через десять минут уже ехал в больницу, которую назвал сотрудник полиции.
Ни у кого ничего не спрашивая, он поднялся на нужный этаж и бросился в травматологическое отделение. Вдруг в коридоре увидел каталку и замер. Окровавленную Алису везли в операционную. Он пошел следом, прикоснулся к ее руке. Алиса была в сознании. Увидев Филиппа, сделала усилие, чтобы что-то сказать. Наконец произнесла, с трудом выговаривая каждое слово:
— Хочу сказать…
И потеряла сознание. Санитары завезли каталку в операционную, и дверь перед ним закрылась. Совершенно убитый горем, он метался по коридору. Хотелось кричать, рвать на себе волосы, но грудь будто придавил огромный камень, дышать с каждой минут становилось все труднее.
Он ждал конца операции. Когда врачи один за другим стали выходить из операционной, с тревогой всматривался в их лица. Последним вышел пожилой доктор, видимо, самый опытный, и Филипп решился спросить:
— Она жива?
— Жива, но в коме. Будет на аппаратах.
— Она выживет?
— Только Богу известно. Черепно-мозговая травма. Мы сделали все возможное. Будьте готовы ко всему.
Когда доктор скрылся в ординаторской, Филипп медленно направился к выходу. Вынул из кармана телефон и позвонил в ГАИ, чтобы забрать вещи Алисы, которые остались в машине. Получив их, обнаружил, что в сумочке лежала коробка с колье. «Не успела сдать, — подумал он. — Что ж, придется это сделать мне. Нужны деньги на лечение».
— Мама, — говорил Филипп, собирая сумку, — после работы я сразу к Алисе.
— Да, сынок, конечно. Передавай ей привет, и от Сереженьки тоже. Он уже три месяца не ходит в садик, скучает, нервный стал.
— Алису ждет. Пока нет улучшения и какой-то определенности, ничего не буду ему рассказывать.
— Ты осунулся, похудел, — с грустью смотрела на сына мать.
— По сравнению с Алисой я в прекрасном состоянии. Не жалей меня, нужно жалеть ее. Необходимы большие деньги на лечение. Доктор сказал, что желательно отвезти ее в Израиль. Моя голова только этим забита. Банк что ли ограбить? А потом будь что будет…
— Не говори ерунды, — сердито сказала Софья Егоровна. — Чтобы я не слышала ничего подобного. Подумай о сыне.
— Это меня и останавливает.
Зима выдалась слякотная. Снег то падал, то таял в одночасье, а потом подмораживало, и он превращался в лед. Непогоду усиливали порывы холодного ветра.
Филипп, торопясь на автобус, накидывал капюшон куртки и отворачивался от встречного ветра. Шапки у него не было. Он научился экономить: в обед на работе пил чай с хлебом, намазанный маслом. Возвращаясь поздно вечером домой, ел жареную картошку с квашеной капустой или солеными огурцами, которые осенью собирали на своем огороде и консервировали. Газоны, которые раньше окружали дом, теперь превратились в грядки. Алиса летом ухаживала за помидорами, огурцами и за всем, что можно было вырастить и сохранить до следующего года. Филипп помогал ей, а Софья Егоровна поливала. Ее гипертония и боли в спине не позволяли долго работать. Она брала леечку и ходила вокруг овощей так же, как когда-то возле своих любимых роз, которых осталось всего несколько кустов.
После рабочего дня Филипп ездил к Алисе, которая уже три месяца после аварии жила, благодаря аппаратам. Он садился рядом и разговаривал с ней, чувствуя, что она все слышит. Рассказывал о работе, о сыне, обо всем, что происходит в доме. Потом говорил ласковые слова и снова признавался в любви, целуя ее руки.