— Все было не так, — возразил он. — Сосиски сгорели… Я все испортил. Не нарочно! И я хотел их угостить, так что…
— Скорее, хотел завоевать их расположение, — усмехнулась Зои, возвращаясь к списку. — Визит к арендатору; возврат НДС завершен; визит к маме и папе… Господи, Дэн, неужели ты не можешь даже навестить собственных родителей, не похлопав себя по спине? Я думала, ты делаешь это по доброте душевной. Потому что тебе нравилось проводить с нами время. Какая же я, должно быть, идиотка. Ха!
— Мне действительно нравится проводить время с…
— Потому что это всегда было только ради тебя самого, верно? Ты делал все это ради себя. Дэн спешит на помощь! — усмехнулась она.
— Я просто хотел заменить Патрика, — сказал он. — Пытался облегчить жизнь тебе и детям.
— Ты хочешь сказать, облегчить собственную совесть, — сказала она. — И вообще, кто такая Лидия? Она одна из жильцов? Только я не помню, чтобы слышала раньше ее имя.
Наступила ужасная пауза. Легкий вариант ответа маячил перед Дэном, как спасательный жилет, брошенный утопающему. Он мог просто сказать «да», не так ли? Да, она арендатор; сказать чистую ложь, чтобы не стало еще хуже?
— Дэн? — подтолкнула она. — Кто она такая?
Он прислонился к столешнице и уставился в пол, слова застряли у него в горле. Он не мог с ней так поступить.
— Дэн! — крикнула она. — Ради всего святого, в чем дело? Ты пугаешь меня. Скажи же!
Желудок Дэна сжался. Должен ли он так поступить?
— Она… — Он не мог. Но Зои так свирепо смотрела на него, что слова все равно сорвались с языка. — Она сказала мне, что у них с Патриком была интрижка, — с несчастным видом сказал он, и воздух вокруг них, казалось, сжался, как будто вся комната затаила дыхание. Теперь пути назад не было. — И у нее есть дочь. Дочь Патрика.
— Что? — Зои вздрогнула, как будто ей дали пощечину, и сделала шаг назад. Она быстро заморгала, рука взлетела к горлу. — Я тебе не верю.
— Зои…
— Зачем ты говоришь такую мерзость? Зачем ты это делаешь, Дэн? — Она скомкала бумагу и швырнула ее на пол. — Боже, у тебя хватило наглости. Ты всегда завидовал ему, не так ли? Потрясающая ревность! Даже когда он мертв, ты пытаешься очернить его, говоря эти отвратительные вещи!
Он отважился еще раз взглянуть на нее и увидел, как черты Зои исказила смесь ярости и ненависти.
— Послушай, я был так же потрясен, как и ты, — начал он, но ее было не остановить.
— Так вот, знаешь что? Ты не Патрик. Ты никогда не был так хорош, как Патрик! И знаешь что? Тебе следует для разнообразия пожить своей собственной жизнью, а не пытаться присвоить себе успехи погибшего брата. Моего покойного мужа! Присваиваешь его жизнь, его работу, его семью, как будто у тебя есть на это какое-то право. Еще хуже, чернишь его при мне. Как ты смеешь говорить о нем такие вещи? Да он стоил десятерых таких, как ты. Тысячи!
— Зои, я…
— Если ты действительно заботишься обо мне или о детях, ты никогда больше не скажешь ни слова об этой женщине в моем присутствии или при ком-либо еще, слышишь меня? — С этими словами она вылетела из комнаты и направилась обратно к входной двери. — Просто оставь нас в покое! — выпалила она, выскакивая из дома.
Глава двадцать восьмая
Стены, казалось, отозвались эхом после ухода Зои. Дэн на несколько мгновений замер, пытаясь справиться с потрясением. Его взгляд упал на скомканный листок бумаги на полу, который был его главной целью в последние недели, и он издал низкий стон отчаяния от того, что все так неправильно понял. «Тебе следует для разнообразия пожить своей собственной жизнью», — крикнула Зои, и слова продолжали жечь, потому что они были правдой. Он встал на место Патрика, и ему это понравилось, принял на себя роль занятого застройщика, заботливого отца. «Посмотри на меня, как хорошо я это делаю, — прокукарекал он про себя, — разбираюсь со всеми проблемами и уделяю им внимание». Иногда он даже испытывал прилив гордости от того, насколько лучше он справлялся с ситуациями, чем Патрик. Хоссейны, да, но еще и тот момент, когда Итан с ним разоткровенничался. Каков герой! Разве это не говорило о том, что его уже тогда охватило чувство соперничества?
Зои сказала об этом Дэну, и она была права. Он зашел слишком далеко, переступил черту. В конце концов, невелико соревнование, когда твой соперник мертв. А потом он сделал все в сто раз хуже, рассказав ей о Лидии. Он поморщился, вспомнив, как она вздрогнула, вспомнив потрясение и боль на ее лице. Теперь тайна была раскрыта полностью и по-настоящему, но ему не стало от этого легче. На самом деле он чувствовал отвращение только к самому себе за то, что так неуклюже выпалил правду — и ради чего? Чтобы Зои набросилась на него, разорвала на части. Он все время думал о презрении в ее глазах и с трудом мог это вынести.