Эрван, наконец, доел киш и теперь не спеша потягивал фоль бланш[13]
. Его взгляд постоянно возвращался к рождественской елке, наряженной Маэ. Слишком высокой, громоздкой и перегруженной украшениями, на его вкус. Последние годы его дочь довольствовалась синтетической белой елочкой, покрытой искусственным снегом и не имеющей запаха. Эта пахла смолой, и скоро все вокруг будет усыпано иголками. Сколько суеты ради мальчишки – сына Ивона! Сына Ивона и другой женщины, которого они будут принимать у себя. Мир перевернулся с ног на голову. Эрван все бы отдал за то, чтобы встретить Рождество в другом месте. Ему придется смотреть на этого ребенка и видеть его отца. Вспоминать ту кошмарную ночь и задаваться одним и тем же свербящим душу вопросом: хотел ли он этого? Вовремя ли он крикнул, достаточно ли громко? Его воспоминания были смутными, отрывочными. Он только помнил, что после признаний Ивона ему хотелось выбросить его за борт. Но, разумеется, он бы не перешел к действию. Во-первых, они были не одни на судне, а во-вторых, он был прежде всего моряком. Он никогда и никому не причинил вреда и тем более – зла. Он просто назвал Ивона трусом, лжецом, негодяем, поклялся, что отменит их свадьбу, и заявил, что больше не посмотрит в его сторону. Но это были только слова, продиктованные гневом и разочарованием. Все утро он сверлил Ивона взглядом, а потом вообще забыл о нем, потому что поднялся шторм, траулер рухнул в пропасть между двумя волнами и стал ложиться набок. С той минуты он думал только о том, как удержать его на плаву. Для него ничего не существовало, кроме этих волн размером с дом, которые обрушивались на палубу. Он недостаточно громко кричал? Никто не смог бы его услышать в таком реве ветра! Судорожно сжимая штурвал и почти ничего не видя от заливающей лицо воды, он думал о том, что пришел его последний час. Но последним он стал не для него. Траулер выдержал, а Ивон погиб. Силой воли, да, именно силой воли Эрван запрятал воспоминание об этой ужасной ночи на самое дно своей памяти. Днем он не помнил почти ничего, и только ночные кошмары напоминали о том, что произошло в реальности. И вот теперь, в его собственном доме, ему суют под нос сына Ивона! Наверное, Маэ сошла с ума, раз придумала ему, да и себе, такую пытку.Кстати, что у нее было с этим дантистом? Он очень хорошо знал, что этот Алан – доктор Кергелен, которого он иногда встречал в порту. Эрвану только и оставалось, как смотреть на людей да слушать их болтовню. Этому типу было никак не меньше сорока, и он давным-давно работал в Сен-Брие. Как он мог позволять себе встречаться с пациентками? Конечно, Маэ вольна делать все что хочет, но она не найдет мужа, если будет увлекаться всякими ловеласами. А если она так и останется в одиночестве? Эрван не был уверен, что когда-нибудь захочет стать дедушкой. Но больше всего он не хотел оставаться один, вот так, как сегодня, – в компании йогурта и стакана вина. В его возрасте ему больше пристало рассказывать о прошлых плаваниях жене, которая слушала бы его с открытым ртом. Вспоминать все обстоятельства штормов, через которые ему пришлось пройти за свою жизнь, фантастические уловы в некоторые, особо удачные дни. Он больше не рассказывал об этом, да и некому: теперь на него не обращали внимания. Маэ жила настоящим, а старые рыбаки с их устаревшими методами вызывали у нее смех.
Эрван встал и запер дверь, машинально бросив взгляд на улицу. Его дочь не вернется к ночи домой, но он все равно будет ждать ее на диване. Повернувшись спиной к елке, он включил телевизор.
Маэ разбудил аромат кофе. Стоя рядом с кроватью с подносом в руках, Алан весело улыбался ей.
– Завтрак подан, мадемуазель!
Обрадованная, Маэ села в кровати, но тут же натянула на себя одеяло.
– Я знаю, здесь холодно, но этот дом невозможно прогреть полностью!
Он был в джинсах, свитере и с мокрыми волосами – наверное, только что вышел из душа.
– У меня с утра прием пациентов, – сказал он извиняющимся тоном.
– Не беспокойся, у меня тоже нет времени валяться в постели!
– Съешь пару тостов, а потом, может быть, захочешь погреться под горячим душем.
Налив ей кофе, он снова улыбнулся своей неотразимой улыбкой. Им не пришлось много спать: проснувшись посреди ночи, они снова бросились друг к другу в объятия. Потом она прижалась к нему и провалилась в сон. Накануне был поздний ужин под шампанское – кажется, этот напиток Алан предпочитал любому другому, когда принимал женщин. Она смотрела, как он допивает свой кофе, и почувствовала, что ее затопила волна нежности. Он действительно был хорошим возлюбленным: обаятельным, веселым и очень чувственным. Словом, идеальным любовником, если бы только не признался, что он убежденный холостяк и дорожит своей независимостью. Очевидно, ей ничего не нужно ждать от него и ни в коем случае не привязываться.
– Ты будешь готова через пятнадцать минут? Я отвезу тебя в Эрки и поеду на работу.
– Снег все еще идет?
– Нет, но он и не тает, на улице минус пять!