Когда человек в депрессии, его сознание фиксируется на каких-то деталях, которые разрастаются, пока не заполняют весь мозг. Маска Призрака сыграла именно такую роль. Я убедила себя, что если сумею завладеть этим лицом, то избавлюсь от страданий. Став «Geist», я наконец придам смысл своему вечному кочевью… Я отправилась в студии Бабельсберга и узнала, что маска была уничтожена. Я хорошо знала Курта Штайнхоффа. Он дал мне имя и адрес художницы, которая ее изготовила. Я встретилась с Рут Сенестье и предложила ей большие деньги за то, что она сделает мне копию маски. Но мои рейхсмарки ее не интересовали. Ей нужно было нечто иное. Я столько раз отдавалась старому князю с его потрепанным членом, так почему бы и не женщине? Рут помешалась на мне. Она сделала слепок с моего лица, а потом с помощью гальванопластики изготовила медную маску. Точную копию той, которая в фильме. Затем она расписала ее под мрамор. Когда она вручила мне маску, я обозвала ее грязными словами и убежала.
Потом Деда умер. Скоротечная пневмония. Это было в тридцать седьмом году. Он убил моих родителей, он изнасиловал меня, поработил, уничтожил, но он был моей единственной семьей. Без него я превратилась в ничто. Я закрылась в кинозале и раз за разом смотрела «Космический призрак». Ночью я выходила в маске и убивала собак Деды. Эти собаки загрызли моих родителей. Я ела их сырыми, я пила их кровь и чувствовала, что заново рождаюсь. От такого питания я заболела. Меня положили в больницу, кормили через капельницу. Когда я вернулась в замок, мне объяснили, что я унаследовала все состояние Деды. Я стала самой богатой женщиной Берлина, но мне было плевать. Пока я была в больнице, пропала моя маска. Я больше не могла защитить себя…
Я снова обратилась к Рут Сенестье, чтобы она сделала мне новую маску. Она отказалась. Мы подрались. Я ненавижу лесбиянок. Я подумала, что снова сорвусь. Тогда я вспомнила о своих, о цыганах из Силезии. Я должна была отыскать свою
Я снова была с Вана, и все это всплыло, затопив меня. Но было и нечто другое… Вокруг меня женщины шептались о какой-то тайне. К детям относились совсем не так, как раньше. Их то всячески холили, то отталкивали, причем без всяких причин. Мужчины замкнулись в молчании. А их лица, видит бог, походили на волчьи капканы, захлопнувшиеся на неизмеримом страдании. Здесь крылась глубокая рана. Я чувствовала ее пульсацию, но не знала ни ее природы, ни истоков.
Потом Рупа все мне рассказала. Два года назад табор Вана насильно стерилизовали. Они были одними из первых жертв кампании по расовой гигиене. На них ставили опыты, отрабатывая техники и методы, и эти опыты превосходили все вообразимое. Языки развязались. Операции, проводимые почти по живому, вырванные яичники, иголки, втыкаемые в вагину, кастрация… Вопли женщин, которые звали мать, когда им впрыскивали каустик… История одного из наших братьев, который после операции под анестезией, еще лежа на операционном столе, увидел, как один из врачей показывает коллегам его окровавленное яичко, которое только что было удалено.