Обещания богов

Минна подошла ближе и вгляделась в мундиры (пробиваясь сквозь сумерки, те упорно блистали в огромном мертвом зале). Она совершенно в этом не разбиралась, но все же могла отличить нагрудник аркебузира от кителя офицера наполеоновской армии. Двигаясь через века, она добралась до формы группенфюрера СС — очевидно, на досуге польский князь улучил часок, чтобы стать генералом.

Минна тут же обратила внимание на одну деталь и чуть не закричала. Ножны, подвешенные на серебряном креплении с выбитым орлом и рунами СС, были пусты. И никакого кинжала поблизости. Бивен и Симон, вошедшие за ней следом, сделали знак, чтобы она вернулась. Но когда она указала на портупею мундира, оба застыли, тоже потрясенные.

Они попали в точку. Они действительно попали в точку. В само логово убийцы, в его остававшееся вне подозрений убежище, в эту твердыню иных времен, где укрывалась одинокая княгиня.

Они вернулись к лестницам и гуськом двинулись наверх, не производя ни малейшего шума. Коридор второго этажа не таил никаких сюрпризов: обитые темно-красной материей стены с развешанным старинным оружием и чучелами звериных голов. Лакированные деревянные двери высились, как часовые, в этом зловещем окружении, напоминавшем кровавый сон охотника.

Найти покои Магды не составило труда: лучик света пробивался из-под единственной двери. Они подошли ближе и переглянулись — им едва не пришло в голову постучать и подождать позволения войти.

Но сейчас это было бы неуместно. Крайне неуместно.

Твердой рукой Бивен (как и положено истинному нацисту, не снимавший перчаток) взялся за дверную ручку и повернул. Через секунду все трое оказались в спальне, почти удивившись царившему там резкому, хоть и боковому, свету. Жесткое освещение, выделявшее каждую деталь подобно лампам морга: цветочные обои, туалетный столик в стиле ар-деко, толстый ковер в розах. Спальня девочки-подростка.

Княгиня или цыганка — как угодно — в ночной рубашке и теплом свитере сидела на кровати, обхватив руками колени. Две лампы по обеим сторонам широкой постели высвечивали ее, как киношные прожектора.

Она прижимала к себе подушку и горько плакала. Ее лицо было залито светом, как у беломраморной статуи под дождем.

— Я спрашивала себя, придете ли вы до моего отъезда…

Симон сделал шаг вперед, как бы перехватывая инициативу. Минна не знала, что произошло между ними, но накануне она заметила их в оранжерее среди клубов пара. Симон любил или чуть не полюбил это видение из снов, эту фурию с отточенным кинжалом.

— Магда… — пробормотал он.

Она остановила его жестом капризной княгини, потом утерла лицо подушкой.

— Меня зовут Лена. — Она шмыгнула носом. — Лена Вана. Магда Заморски — так назвал меня Деда.

Симон покачал головой: кажется, он верил ей и не верил.

— Кто такой Деда? — будто эхом откликнулся он.

— Станислав, — жеманно пролепетала Магда, накручивая на палец белую прядь, — князь из дома Заморски. Вельможа из польской szlachta[179]. Говорят, он прямой потомок сарматов, скифского племени античных времен. Ну, Деда. Мой возлюбленный. Мой муж.

Симон кашлянул, то ли прочищая голос, то ли пытаясь вынырнуть из кошмара.

— Почему ты так его называешь?

— Пятьдесят два года разницы в возрасте — тебе это ни о чем не говорит, малыш Симон?

— Рассказывай, Лена, — ответил он. — Мы хотим услышать все, и, заклинаю, ничего не забудь. Это не суд. Это твой последний шанс донести свое слово до людей.

143

— Я родилась от листка и дыхания, — начала она отстраненным, почти рассеянным голосом, — от бегущей дороги и скрипа кибитки. Я родилась цыганкой, ловари. Я родилась недалеко от Кшешува, на берегу реки, в бассейне Каменна-Гуры, в Нижней Силезии. Мой отец торговал лошадьми, мать собирала lipa, laïka, chipka… На вашем языке значит: липовый цвет, ромашку, кизил… Никто никогда не говорил о моем… отличии, но на меня всегда смотрели со страхом или восхищением. Очень скоро меня начали называть lixta, свет, и я узнала, что мое предназначение — стать солнечной drabarni, белой ведьмой…

Симон, стоя лицом к кровати, разглядывал эту прекрасную немку, которую встретил среди других прекрасных немок. Подобная красота у цыган? Это и впрямь нечто уникальное…

Лена не была блондинкой — она была беловолосой. Ее кожа не была бледной — она была прозрачной. И словно готовой порваться, явив изящную сеть вен на висках, щеках и лбу. Ее глаза были не просто голубыми — в них проскальзывали серые всполохи, напоминающие гроздь сияющих бриллиантов.