Жизнь сгорела, словно лист бумаги, попавший в открытый огонь. Она пронеслась как неполная луна над мелким озером, запуская солнечный свет на самое дно. Джон ощущал себя ничтожным камушком, прижатым толщей воды. И вроде бы озеро неглубокое, и звезды видно – но озерная гладь лишь подкупала своей прозрачностью, забирая все силы, чтобы навсегда хранить камень у себя. И Джон видел луну, пролетающую над поверхностью ночь за ночью, ее волшебный серый блеск и игривую манеру то одеваться, то обнажаться. Ему хотелось быть лунным камнем, свободным от озерной глади, от проплывавших мимо лягушек, разрезающих тишину жутким своим передвижением. Он знал – на луне нет воздуха, нет воды. И Джон хотел пожертвовать этим, ради освобождения от идеи. Идеи того, что он здесь – камень, лежащий на дне озера, а не где-то еще; а не камень, катящейся с горы, не камень, сдерживающий поток бурной реки, не камень, заключенный в золотую оправу. На луне же – все равны. У них нет лживой надежды, им никто не дает пустых обещаний. Лишь обещания безмятежного созерцания мудрости бытия и непостижимое пространство.
– Как ты себя ощущаешь, Джон? – прозвучала музыка внутри медиума.
«Что за чудесный звон?» – так же легко прозвучало внутри.
– Это наша беседа, как музыка. Здесь можно слышать только душой, – на Верону летел свет. Ровный мягкий свет.
– Адик, это ты?
– А кого ты еще хотел увидеть?
Когда Джон внимательно посмотрел на яркий свет – увидел черты лица своего спутника. Тела в привычном понимании разглядеть не удавалось, но свет струился особенным образом, что все его нелепое свечение напоминало привычного человека, с руками и ногами.
– Вроде и ты, но тебя не узнать, – удивился Джон, голос которого звучал мелодично.
– Скоро ты и вовсе не найдешь разницы, – успокаивающе произнес Адик.
И правда – через несколько мгновений свет совсем стал приятным, и в его глубине медиум узнал черты обычного человека, с единственным отличием в качестве. Изъянов было не найти. Если Верона запомнил старика чуть сгорбленным, покосившимся вбок, то сейчас геометрия тела имела правильные пропорции. Да и стариком его уже назвать нельзя было.
– Я тоже выгляжу по-другому? – поинтересовался Джон.
– Ты смотришь на меня и видишь, что представляет твое подсознание. Только и всего. На самом деле, все иначе. Попозже ты поймешь, пошли.
– Куда?
Адик молча поплыл вперед, в темноту. Джон двинулся вслед. Идти было легко. Это и шагом трудно назвать, скорее плавный полет над землей. Вокруг стояла тьма кромешная, и единственными источниками света являлись они сами, пронзая тугую завесу мрака энергией души.
– Сейчас, еще немного, и начнется наш последний путь, специально для тебя.
– Какие почести для одной души, – пытался шутить Джон, но что-то не сильно хотелось.
– Далеко немногие заходят так далеко. Сейчас ты узнаешь, как тут все устроено.
Адик светил перед собой узкую тропу, на которую пропускал идти Джона. Не колеблясь, медиум подчинился, к тому же, он совсем перестал испытывать какого-либо рода сомнения.
Тропка твердой земли, посреди страха пропасти и темноты, обещала спокойный и правильный путь. Редкие вспышки света различных цветов, пролетающих с небольшой скоростью по сторонам, иногда заставляли Джона быть осторожнее, но все же выглядели безобидной красотой. И чем дальше они продвигались, тем больше становилось различных вспышек, тем хитрее были их движения, и света становилось больше.
Верона то и дело оглядывался назад – старик по-прежнему плелся за ним, останавливаясь вместе с медиумом. Сдался он ему. Ну умер Джон – зачем теперь всюду его преследовать? Заняться больше нечем? Медиум не понимал, зачем устраивать все это представление, если человека и так уже не вернуть. Прогулки, разъяснения – наверное, для того, чтобы опять найти занятие для души. Нельзя допускать отдыха. Иначе, общество развалится. А говорят, «на том свете отдохнем». Видимо, отдыхать не придется.
– Подожди! – прозвучал неожиданно голос Адика.
Джон остановился, озираясь вокруг себя. Страх не чувствовался, но небольшая доля осторожности ненужным инстинктом сохранилась в подсознании медиума. Он понял, что заставило Адика потревожиться. Справа от них, в полумраке, медленно, но прямо на них приближалось множество мелких объектов, связанных одним скоплением.
– Что это на нас движется, Адик?
– Подожди, Джон, сейчас увидишь, – спокойно говорил старик. Его размеренный голос усыпил бдительность медиума, и он расслабился.
Скопление это было неяркой полосой белого тумана. По мере приближения, Верона заметил, что полоса расширялась, затем и вовсе разделилась на несколько равных полосок, разделенных темнотой.
В конце, когда туман распределился на большой площади в пространстве и остановился расширяться, медиум понял – это была спираль, закрученная от него. И Джон находился в самом ее начале.
– Спираль исходит от меня.
– Все верно, – кивнул старик, – именно так. Вот ты и увидел, что вся история твоей жизни произошла от тебя самого, как от первоистока энергии.
– А ветви спирали что означают – возраст?