Обещать – значит жениться

– Стеф права, – добавила Кэти с серьезным лицом, склонившись над матерью, сидящей в кресле, – тебе нужно немного повеселиться. Мам, я знаю, скольким ты пожертвовала ради меня, в том числе и обычными для молодых женщин развлечениями. Теперь у тебя появился шанс немного наверстать упущенное. Наряжайся, зажигай на вечеринках, танцуй ночи напролет.

– Милая, – Этта обхватила лицо Кэти ладонями, чувствуя, как сердце переполняет любовь к дочери, – клянусь тебе, что ни разу не пожалела о пропущенном веселье. Ты – лучшее, что есть в моей жизни.

И это было правдой. Не будь Кэти, кто знает, смогла бы Этта набраться храбрости и бросить Томми? Ушла бы она с головой в учебу и работу, чтобы стать тем, кем сейчас является, если бы не нужно было заботиться о дочери? Наверное, нет.

– Я вовсе не мечтаю о танцах с кем-нибудь ночи напролет, тем более с Габриэлем Деруэнтом.

В этот момент раздался звонок в дверь. Стеф вышла, чтобы впустить гостей, и через пару минут вернулась с Гейбом и Итаном Кавершемом.

Хотя Этта намеренно устремила взгляд на Итана, присутствие Габриэля она все равно ощущала каждой клеточкой тела.

Как оказалось, граф попросил Кавершема отвезти Стеф, Марту и Кэти в порт, чтобы быть уверенным, что они будут под защитой на случай появления там Томми.

– Итан, это так любезно с твоей стороны. Я перед тобой в долгу.

– Руби передает тебе привет и приглашает к нам на обед.

На лице Кавершема отразилась нежность – так бывало каждый раз, стоило ему упомянуть свою жену. Точно такая же нежность читалась на лице Руби, когда она заговаривала об Итане. Этта внезапно ощу тила сожаление, схожее с тем, какое испытывает ребенок, прижавший нос к витрине кондитерской и разглядывающий недоступные ему сласти.

Наступил момент прощаться с дочерью. Глаза защипало от подступивших слез.

– Милая, хорошенько повеселись, но береги себя, слушайся Стеф, не забывай открывать учебники, чтобы не отстать от программы в колледже, и…

Кэти бросилась к матери и обняла ее за талию:

– Мам, все будет в порядке. Это ты береги себя. А вы приглядывайте за ней, – повернулась она к Гейбу.

– Обязательно, – без тени шутки ответил тот, и девочка удовлетворенно кивнула.

Вскоре она, ее спутницы и Кавершем скрылись за дверью.

– Все будет хорошо, не расстраивайтесь, – раздался за спиной голос Габриэля, исполненный сочувствия.

Этта, отвлекшись от мыслей о дочери, повернулась:

– Я понимаю, что Кэти уже шестнадцать, она достаточно взрослая девочка и вполне может отправиться в круиз без меня. Просто мы никогда так надолго не расставались.

На лице графа застыло неопределенное выражение, в глазах мелькнула печаль.

– Значит, ей очень повезло в жизни.

– Не знаю… Меня всегда очень расстраивало то, что кроме меня у Кэти нет родных.

А еще она переживала из-за того, что дочь не знает своих бабушек и дедушек. Ведь родные отец и мать бросили Этту совсем малышкой, а приемные родители отвернулись от нее, когда Этта, забеременев, наотрез отказалась сделать аборт.

В памяти всплыли слова приемной матери: «Поступай как хочешь. Мы примем тебя обратно в семью, но ты ведь, разумеется, не захочешь сохранить ребенка, который унаследует гены от такого отца?» В тот момент Этта ясно поняла, почему ее приемные родители так и не смогли ее полюбить: все эти годы они считали, что в ней рано или поздно проявится дурная наследственность неизвестных биологических родителей. Со временем Этта осознала, что ее удочерили с искренними намерениями, но потом, наверное, поняли, что не в состоянии полюбить ее как родную…

Впрочем, хватит об этом думать! Теперь у нее есть Кэти. А еще – Стеф и другие друзья, интересная работа и жизнь, старательно выстроенная по кирпичику.

Этта подняла плечи.

– Ладно, что есть – то есть. Я знаю, что мне повезло. Кэти – замечательная девочка: уверенная в себе, заботливая, умная… – Она осеклась. – Простите, я, наверное, напоминаю вам одну из тех мамочек, которые страшно гордятся своими детьми и без умолку их расхваливают.

– Вовсе нет. Мне кажется, у вас прекрасные отношения с дочерью. Этим можно гордиться.

– Спасибо. Мы с Кэти и в самом деле отлично ладим друг с другом. Вот почему я буду по ней скучать. Тем более в канун Рождества. Мы обе обожаем этот праздник: украшаем в квартире каждый уголок и наряжаем самую большую елку, какую только можно в нее втиснуть. А в прошлом году мы установили во внутреннем дворике надувного Рудольфа – оленя Санты, представляете?

Этта резко замолчала, вспомнив, что разговаривает с аристократом, чьи празднества, несомненно, по-настоящему роскошны, а она тут восторженно рассказывает о каком-то дешевом барахле!

– Думаю, вы справляете Рождество более изысканно.

Гейб пожал плечами.

– Я не любитель его отмечать.

Этта удивленно воззрилась на него:

– Как можно не любить Рождество?

– Оно мне не близко, – ответил граф с замкнутым выражением лица, словно жалея о своей откровенности. – Подумаешь, Рождество! Пустяки!

Но на самом деле его отношение к этому празднику было вовсе не такое пренебрежительное – ведь тот символизировал для Габриэля любовь, семью, желание творить добро.