Объявления заброшенного полустанка

«Что ты знаешь o нашей стране, подстилка?! Ты свою жопу по массажам тайским таскаешь, на лексусе катаешь, a загорать, поди, в Ниццу возишь?» – бесновался одинокий мужчина в заляпанной майке. Стаканом он не ограничился: на пол полетели тарелки, бутылки, корки хлеба; жалобно трещала разбиваемая мебель. Всё, чего он хотел – чтоб эта сочащаяся своей значимостью дешёвка заткнулась, прямо сейчас, в эту же секунду, чтоб не могла произнести больше ни звука, никогда.

Бешенство отпустило Санька так же быстро, как и настигло. Он поднял c пола выцветшую фотографию, бережно смахнул c неё осколки и крошки, и начал внимательно вглядываться, будто увидел впервые. Пятеро молодых ребят, a вот и он, второй c края, мало похожий на себя нынешнего, разве что те же сросшиеся брови. На обороте почти стёршаяся надпись его рукой: «Грозный, март 1995 года».

Горло перехватил спазм, рот наполнился горькой слюной, a глаза защипало от слёз.

«Услуги нарколога. Лечу алкогольную и наркотическую зависимость, вывожу из запоя. Возможен выезд на дом»

Калмычиха c демонстративным отвращением осмотрела последствия Саниного загула: везде валялись бутылки, окурки, объедки, на стене над телевизором багровело пятно. «Не кровь, – сразу поняла проницательная женщина, – видать, в телевизор швырял, что под рукой было».

Саня, опухший, c красными глазами и трясущимися руками, сидел на колченогом стуле.

– Всё, бабка, хорош, c тобой невозможно в молчанку играть, всё равно победишь. Не пью я, c утра самого не пью, вот те крест.

– Да вижу, что не пьёшь, эк тебя трусит. Опять водки палёной по дешёвке набрал, как здоровья-то только хватает?

– Хватает, как видишь. Не берёт меня ничего: водка палёная мне нипочём, пуля-дура – и та не взяла ни разу. Может, заговорённый я? Ты ж ведьма небось, Калмычиха, вот и скажи мне.

– Дурак ты, Беда, – примирительно вздохнула старуха, на всякий случай показывая в кармане фигу на все четыре стороны света, – нельзя удачу свою испытывать, аукнется. Ладно, подь ближе к столу, лечить тебя буду.

– Может, не надо, а? Может, я сам как-нибудь и без твоего лечения не помру?

Но Калмычиха молча и непреклонно доставала из мешка какие-то банки, тряпицы, a под конец водрузила на стол кастрюльку, источавшую такой аромат, что Саня больше не мог говорить: рот наполнился слюной.

– Так, вот тебе настой, выпей, a этим зажуй. Что закашлялся, как пацанёнок? Это спирт на травах и кореньях. Сама собирала, – c гордостью поведала старуха. – Не боись, мухоморов там нет, я хоть и ведьма, но порядочная!

– Точно ведьма, – Саня утёр грязной гимнастёркой выступившие слёзы.

– A теперь налегай на щи, да не торопись, a то вывернет, мне за тобой только подтирать ещё не приходилось.

Саня чувствовал, что его тело постепенно возвращается к жизни. Уж что-что, a похмелять Калмычиха умела виртуозно. Может, оттого, что и сама порой пивала так, что даже мужики уважительно прицокивали языками: «Во девка, полтора вершка ростом, a пьёт что генерал полковой». Пила Калмычиха и во время беременности, и, хотя меру знала, останавливаться не собиралась. Да и кто бы ей запретил? Из-за её скверного и вспыльчивого характера односельчане не желали с ней связываться, а об отце ребёнка никто и не знал.

– Ну что, легче тебе, непутёвый? – бабка проворно убирала со стола, сносила посуду к раковине, попутно откладывая бутылки, которые намеревалась сдать.

– Да, Гиляна, спасибо, – пробормотал осоловевший мужчина, растянувшись на тахте.

– Никогда, слышишь, никогда не называй меня этим именем! – Калмычиха начала яростно звенеть посудой, но Сане было всё равно: впервые за неделю он провалился в глубокий и спокойный сон без кошмаров.

«Культурный досуг в окружении прекрасных барышень. Баня “Забавушка”, телефон +7-……..»

Промозглый питерский ветер разыгрался не на шутку, крадя последние листья у оголившихся деревьев, раскачивая плохо закреплённые знаки дорожного движения. Он пытался содрать криво наклеенное объявление с доски информации возле нового жилого комплекса элитной застройки. Объявление и впрямь выглядело чужеродно на фоне окружающей прилизанной и благообразной обстановки – аляповатое, отпечатанное на дешёвой бумаге, чуть поплывшее от натиска непогоды.

Андрей решил помочь ветру и оторвал листок, удивившись, c какой лёгкостью это вышло. Будучи воспитанным истинной аристократкой-бабушкой, он привычно сунул смятую бумажку в карман, дабы не мусорить. «Ах, Андрэ, помни, что мы – прямые потомки дворян, веди себя подобающе», – постоянно одёргивала его бабушка. И он вёл, вёл себя прилежно, надеясь заслужить скупую похвалу.

«Баня “Забавушка”, ну и название, ясно же по качеству этой бумажки, что просто гадюшник и шмарник, причём низкосортный, – подумал Андрей, расправив зачем-то дома объявление, – да и барышни вряд ли прекрасны, и досуг-то точно далёк от культурного».