Обида

— Не любила ты меня, потому и ушёл, — отрубил Томке муж. — А я всю жизнь тебя одну… С другой жил, а любил по-настоящему только тебя! А ты даже на кладбище обо мне не плакала. Обидела ты меня, Томка, и сына обидела. Отгородилась от всех, хочешь жизнь заново начать? Нет, Тома, в одну реку дважды не войдёшь… Ну, прощай, жена. Приходи на могилку ко мне. Только пирогов не носи, раз не мне пекла.

— Да что ты ко мне привязался, с пирогами этими! — гаркнула Томка в сердцах. Смотрит — а никого нет. Стоит будто Томка у плиты, пироги жаром пышут, вкусно пахнет горячей сдобой и повидлом, на противень вытекло, будь оно неладно… А мужа нет.

Ей вдруг стало страшно. И одиноко стало: ушёл от неё Толик, в третий раз ушел, пирожка даже не попробовал… И подумалось ей, что и не вспомнить, когда она мужа Толиком называла — всё Толька да Толька!

Заплакала Томка от обиды — и проснулась в слезах. За окном розовело рассветное небо. Как её встретят в группе, шутка ли, столько лет не виделись.

Томка сунула в объёмистый рюкзак две картонных коробки с пирожками и одну большую — с творожным печеньем и с тяжёлым сердцем влезла в лямки. Рюкзак ощутимо давил на плечи. «Тяжёлый, собака» — подумала Томка. — «Ничего, после обеда будет легче».

Ей вдруг стало легко, словно кто-то невидимый снял с её плеч тяжелые ладони. Тихо ступая, чтобы не разбудить домашних, Томка вышла в коридор — и встретила неприязненный взгляд сына. Щелкнула замком, вызвала лифт. Сын не уходил, собирался с силами, поняла Томка.

— Опять шляться наладилась? — мужниным голосом изрёк сын («Господи, ну до чего у них голоса похожи! И характер не дай господи…»)

— Отец вот… из-за походов твоих ушёл. Ревновал тебя очень. Любил потому что. Это он сам мне сказал. А ты… Тебя разве удержишь, пятьдесят скоро, а всё как девчонка — с рюкзаком, с ночёвками… Подумала бы лучше, кому ты там нужна? Ну, разве только на ночёвку…

— А кто ж тебя научил матери так хамить? Отец хамом был, и сын хамом вырос! — выкрикнула ему в лицо Томка и, не дождавшись лифта, резво скатилась по лестнице.

Уже выйдя из подъезда и жмурясь от тёплого утреннего солнышка, Томка улыбнулась. — «А вот нужна!» — ответила она Генке, но он её уже не слышал.

На вокзале Томку ждал сюрприз: отметить юбилей Николая (ему исполнилось шестьдесят) собрался, как отметил сам юбиляр, «кадровый состав» группы — друзья Колиной молодости и все его бывшие туристы. Поздравить любимого руководителя пришли даже те, кто давно уже «завязал» с туризмом. Многие из них помнили Томку, так что её опасения — как встретят в группе — остались позади, и ничто не омрачало Томкиной радости.

Вглядываясь в полузабытые лица старых друзей — такие знакомые, такие дорогие для Томки лица (и совсем почти не изменились, ну разве чуть-чуть, самую чуточку стали старше), она словно вернулась в прошлое и чувствовала себя молодой и беспечной — как двадцать лет назад, когда они всей группой (самой дружной группой Клуба Походов выходного дня!) вот так же отмечали Колин юбилей. Тогда ему исполнилось сорок. Каким он стал теперь?

Словно в ответ на её мысли сзади радостно заорали:

— Тамарочка!! Какие люди!! У нас сегодня полный кадровый состав! Пирогов-то напекла? Смотри у меня, чтобы до привала донесла в целости-сохранности. Я ж тебя знаю, вон — Пашке половину по дороге скормишь…

Замерла Томка, сердце остановилось и забилось радостно, затрепыхалось как птица. Обернулась — и оказалась в крепких Пашкиных руках.

— Томусик! Явилась, не запылилась! Пирожки-то у тебя с чем? Дай хоть понюхать! — под дружный смех жалобно попросил Павел…

Это был солнечный, радостный, праздничный и счастливый для Николая и его товарищей день, который, казалось, сам не хотел кончаться. И так много всего случилось в этот необыкновенный день, что и не упомнить…

Первое препятствие — речку — переходили по бревну. И не река была — так себе речушка, метра два шириной. И глубина — то по колено! И берега-то низкие — бревно почти касалось воды… Вот только вода — ледяная! Начало мая, кое-где виднелись серые островки снега с вытаявшей из него прошлогодней хвоей…

Речку перешли бодрым шагом — побросали рюкзаки на противоположный берег (Томкин, с пирогами, бережно передавали из рук в руки… и бросили «ласково») и налегке уже — переправились сами. Бревно было относительно широким (могло быть и хуже) и таким надёжным с виду, что Николай решил перейти речку не снимая рюкзака. — «Тяжёлый он, подлюка, потом надевать — проблема, я так перейду» — были «последние» слова Николая.

Бревно, терпеливо выдержавшее всю группу, под Николаем хрустнуло, хрястнуло — и он оказался в ледяной купели. Группа среагировала чётко и быстро: сбросили надетые уже рюкзаки и… достали фотоаппараты! Глубина, как уже говорилось, была чуть выше колен, да вот незадача — Коля упал на бок, рюкзак, и без того тяжелый, намок и стал неподъёмным.

Коля отчаянно дёргался, болтая руками и ногами, но встать не получалось. У него получалось смешно. Все и смеялись — долго и от души. А отсмеявшись, поспешили на помощь имениннику. Вытащили, конечно. И рюкзак спасли.