Обида

Уже расхватаны Томкины «фирменные» пирожки, уже растаяло Томкино сердце от комплиментов — ей с пирожками общих. Уже много песен спето под гитару. Вымыта посуда, отдраены котлы. Выстирана в ледяной воде скатерть и развешена для просушки.

Давно уже зажглись в небе звёзды, давно пора спать, но так хорошо сидеть вокруг жаром пышущего костра, который шипит и вспыхивает рубиновыми всполохами огня. Никто не уходит в палатки, все сидят и смотрят, как наступает ночь.

В сгустившейся тьме, со всех сторон обступившей бивак, уже не видно палаток. До них добираются на ощупь, подсвечивая фонариками путь. Со всех сторон — светлячки фонарей. Недоумённые возгласы:

— Ой, чья это палатка? Моя? А где же тогда мой спальник? Не-е-ет, это не моя, я дальше пошёл искать…

— Какой идиот тут столб вкопал? Я об него башкой треснулся…

— Это ты идиот. Это не столб, это дерево растёт.

— Так, говоришь, дере… Ой, ещё одно! Чёрт, больно-то как! Чем завтра думать буду? Мозги отбил.

— Мозги потерял? Ну, в темноте ты их вряд ли найдёшь, а завтра сами прибегут.

Возгласы заглушаются взрывами смеха. Пора спать. Томкин спальник — в палатке Павла. У него большая палатка, двухместная, они могли бы взять к себе кого-нибудь ещё. Палаток всегда брали в обрез, чтобы полегче тащить, и без них тяжело. В двухместках помещались вчетвером и даже впятером, и хозяева палаток гостеприимно приглашали к себе на ночлег.

Павел никого не пригласил. Молча, на правах хозяина, забрал у Томки рюкзак и, бросив на ходу — «Запомни, вон наша палатка, а то ночью не найдёшь» — ушёл с ним в палатку. Томка ещё посидела у костра. Потом поднялась и легко, как девчонка, побежала между деревьями к их с Павлом палатке…

* * *

… — Паш, ты не спишь?

— Тома, Тамарочка… Томусик, господи, как же я… как же мы… Столько лет не виделись! Веришь, ни на минуту тебя не забывал, разговаривал с тобой… Думаю, вдруг услышит, есть же эта самая… телепатия. Тома, Тома… не выходи из дома. Песню про тебя сочинили. Иди ко мне, Тома… Томусик!

— Я тоже… про тебя… не забывала… Пашка, ты мой, никому не отдам!

Томка лежала и слушала ночь. Шумел ветер в соснах. Захлёбываясь, журчала о чём — то говорливая речка, на излучине которой они разбили лагерь. А Павел всё молчал. И задал наконец вопрос, которого Томка от него не ожидала:

— Том, вот скажи, только честно, ты счастлива? Ну, жизнь не зря прожита, сына вырастила, внучка у тебя… А вот скажи, ты счастлива?

Теперь надолго замолчала Томка. Павел терпеливо ждал.

— Я не знаю, — выдохнула она наконец. — Сын вырос, у него у самого дочка растёт, умница, рукодельница. А я… Я не нужна ему больше, мешаю только. И невестке мешаю. И внучке, наверное, уже не нужна. А муж вечно ко мне придирался, всё ему не так — не с теми дружишь, не туда ходишь, не так делаешь… Такая любовь. Хоть плачь. Ушёл от меня муж, Паша. Другую себе нашёл. С ней, говорил, он человеком себя чувствует, а я… А со мной… — Томка всхлипнула и замолчала.

— Ну, это ты брось! Чтоб такая как ты, и не нужна? Да куда ж они все без тебя, пропадут ведь! А помнишь, как мы с тобой познакомились? Как я тебе грибов набрал, а ты их выбросила…

— Да потому что ты одни поганки притащил!

— Дура ты, Томка, это ж зонтики были, самые вкусные грибы, куриное мясо по вкусу напоминают, их приготовить надо уметь, я бы тебя научил.

— Ты бы меня отравил. Ты… дурак такой был!

— Да это ты была — без царя в голове, безалаберная и…

— А чего ж ты с безалаберной глаз-то не сводил?

— Так я же не договорил, без царя в голове, безалаберная, взбалмошная и красивая! А я безалаберных обожаю просто, сам такой…

— Сам такой дурак!

— Тома, вот что ты сейчас сказала? Что я такой же дурак, как ты. А счастье — это знаешь что такое?

— Что?

— Счастье — это найти такого же дурака, как ты. Я в книжке одной прочитал. Прямо про нас с тобой написано! Помнишь, как я на тебя пялился, а ты на меня злилась…

— Помню, — улыбнулась в темноте Томка. — Вся группа помнит! Ты тогда соловьём заливался, про свою семейную счастливую жизнь хвастался. Всё хвастался и хвастался…

Томка вдруг поняла, что Павел тоже улыбается в темноте.

— И дохвастался! — закончил за неё Павел, и оба дружно рассмеялись.

— Кончай, молодожёны, — лениво отозвалась соседняя палатка. — Беседа, конечно, информативна и содержательна, это бесспорно, но вы знаете сколько сейчас времени? Не знаете?

— Оставь ты их, пускай ещё поговорят, интересно же… до чего они договорятся! Два счастливых дурака.

Томка с Павлом, давясь смехом, изнемогая от него и не в силах перестать смеяться, придушенно хохотали.

— Эй, у вас там что, комната смеха открылась? Тогда мы идём к вам…

Томка с Павлом испуганно притихли.

— Я думал, они и вправду к нам придут, — выдал Павел шёпотом.

— А что ты ещё думал? — шёпотом отозвалась Томка.

— Думал… о тебе. Томка ты моя, Томка! Я-то, дурак, думал, у тебя всё хорошо. Потому и не звонил. Я хотел, чтобы у тебя всё было не так, как у меня, чтобы ты была счастлива. А я…

И словно прорвалась, рухнула веками стоявшая плотина — Павел говорил и говорил, взволнованным шёпотом рассказывая Томке всю свою неудавшуюся семейную жизнь.