Обитель

Собрался спешно, всё принюхиваясь – Феофан явно наготовил чего-то грибного и вкусного, из печи шёл важный дух.

Когда уже выходил – заявились навстречу все остальные лагерники, неся на лицах усталость от долгого смеха: Курез-шаха и Кабир-шаха всё-таки выгнали на сушу и обрили.

– Суп с грибами будет вам, каторжные, – посулил отец Феофан, тоже немного развеселившийся.

Все разом уселись за стол, в благоговейном ожидании: лица вытянулись и сосредоточились.

Артём решил остаться: ему так не хотелось лишиться обеда, что даже бритые – и оттого почему-то обрусевшие на вид – индусы не смешили.

Суп пах, как лесной концерт. Эти чёртовы грибы выросли под птичий в сто тысяч голосов гомон и теперь сами запели: их голоса струились вокруг и волновали невероятно…

Но тут объявился Горшков.

– Ты чего пристыл тут? – в меру строго сказал Артёму. – Я за тобой ходить буду?

Артём запнулся, не зная, что ответить, – хорошо, ещё не уселся за стол и не начал суп хлебать.

– Держи свою бумагу, – сказал Горшков недовольно. – Провожатый ждёт, мчи пулей.

“…В который раз хотел назвать меня шакалом, но из-за того, что я старший группы, – снова не решился, – догадался Артём и тут же посмеялся над собой: – Что-то ты слишком о многом стал догадываться, догада. Может, все твои догадки – ерунда? И всё не так, и ты – дурак, Артём?”

С красноармейцем он знакомиться не стал, сел на лошадь – и поехал следом.

Верхом, надо сказать, он катался впервые – поначалу было боязно, что лошадь окажется норовистой и Артёма сбросит наземь – вот и будет тебе тогда “старший!” – но нет, она спокойно пошла вслед за красноармейской кобылой.

Трясло, конечно, но если приспособиться, то ничего – красноармеец никуда не спешил, спасибо ему. Через несколько минут Артём успокоился.

“Как скоро ты превратишься в Бурцева, дружок? – задиристо спрашивал себя он, – Начнёшь ли бить Щелкачова лопатой по хребту?..”

…Посмеивался, но ответа до конца не знал.

Нет, конечно, он и представить себя не мог в такой ситуации, но – вдруг?

“Если, к примеру, Эйхманис попросит? – Что попросит? Ударить Щелкачова лопатой?..”

Ни к чему не придя, Артём вообще перестал думать, а только озирался и поглаживал себя по голове ладонью: это было приятное чувство.

Если по пути попадались лагерники – из числа работавших за пределами кремля, – Артём выправлял осанку, и выражение лица его становилось независимым – ему так хотелось показать, что он теперь не просто шакал, как и все, – а шакал верхом на лошади, и даже красноармеец впереди не столько охраняет его, сколько – сопровождает.

Судя по тому, что на Артёма смотрели в основном неприветливо, лагерники кое о чём догадывались. Например, о том, что этому бритому наголо парню выпал кант. Или даже фарт.

В монастырь явились уже ближе к ночи.

Артёму, конечно же, хотелось, чтоб он подъезжал, а там – р-раз, и Василий Петрович идёт, или Афанасьев – ай, как хорошо можно было бы порисоваться. Но красноармеец заставил Артёма спешиться у ворот, забрал повод и пошёл в свою сторону.

– Эй, а куда мне? – негромко окликнул его Артём.

– А я, мля, знаю, – сказал красноармеец, не оборачиваясь. – Куда приказано – туда и следуй.

Потом всё-таки смилостивился, обернулся.

– Завтра соберёшь всё, что приказали, и двинем взад. Стой на площади, как соберёшься, жди меня. До полудня должны уехать.

На воротах Артём показал своё командировочное письмо, его пропустили, и он поспешил в келью.

– Надеюсь, что мама Осипа ещё не приехала, – бубнил вслух Артём. – А то Осипу придётся спать на полу…

Постучалась самозваная мысль о том, что мама Осипа могла оказаться вполне моложавой… а что? – если, допустим, ему двадцать с небольшим, а она родила его молодой… но Артём тут же оборвал себя: мерзость какая, мерзость, прекрати.

Монастырский двор был пустым. Артём подумал и решил, что, наверное, ни разу не случалось такого, чтоб он оказался здесь совсем один.

“А вдруг все ушли? – то ли усмехнулся, то ли затаился в надежде Артём. – Осталось двое постовых, и никого нет?..”

“…И не было”, – ответил сам себе.

Только две чайки вскрикивали и кружили над двором, мучимые бессонницей и мигренью.

Навстречу одинокому человеку с разных концов двора двинулись олень Мишка и собака Блэк – каждый в своей манере. Блэк – достойно, но чуть танцуя своим мускулистым телом и сдержанно помахивая хвостом. Мишка – более бестолково и поторапливаясь, словно опасаясь, что, если он запоздает, – всё вкусное достанется псу.

“…Вот и лагерники, – посмешил себя Артём, – …зайду сейчас в любую роту – а там нары полны всякого зверья. Кроты, крысы, лисы – все грызутся, дерут друг друга, обнюхивают… Кто там на воротах у меня проверял документ, я забыл уже, – и Артём всерьёз посмотрел в сторону поста. – Может, там два козла сидело, с козлиными глазами, а я и не заметил…”

Мишка и Блэк приближались.