I

Иссохший камердинер медленно плыл в полумраке коридоров семейного поместья Бердинских.

Сутулый юноша, ревниво прижимавший кожаную папку к своей груди, осторожно следовал за стариком. Он молил все существующие и несуществующие потусторонние силы, чтобы они не дали затухнуть единственной свече в руках камердинера. Сквозняк коридоров пытался бороться с маленьким огоньком тепла чуждым этим местам.

Юношу одолевала давящая энергетика поместья и он пытался следовать за огоньком света, но подстойное тело старика то и дело перекрывало его, словно тот был более подвержен коридорному сквозняку, нежели невинное пятнышко света восковой свечи.

Огонёк остановился во мраке, а через мгновение и вовсе пропал в одной из стен коридора. Юноша растерялся и не двинулся с места.

Скрипучий голос старика, показавшийся молодому парню противней скрипа многовековых крепостных ворот, заставил юношу встрепенуться.

– Что вы там встали? Не заставляйте моего господина ждать!

II

Кабинет Вениамина Бердинского, одного из самых почитаемых литературных критиков своего окружения, утопал в полумраке поселившейся в поместье глубокой старости.

Поскрипывая половицами ветхого пола или своими изношенными суставами, валежное тело камердинера уплыло обратно в холодную пустоту коридоров поместья.

Юноша пытался пытливым взглядом найти Бердинского, но разглядел лишь одинокие силуэты местного интерьера.

Мысль о том, что тот должен явиться в скором времени, немного успокоила молодого человека.

Взяв холодный канделябр с двумя прилипшими свечами, он решил скрасить ожидание знакомством с кабинетом критика.

По стенам были развешаны разнообразные дипломы и сертификаты подчеркивающие заслуги Бердинского в его сфере. Юноша проникся бОльшим уважением к этой иконе современной критики, чем было ранее. Плавающий свет канделябра задел часть рамы массивной картины таившейся во мраке стен.

Юноша поднял канделябр на уровень глаз, дабы лучше рассмотреть размашистое полотно.

Неаккуратные контуры отдаленно напоминали силуэт собаки смотревшей своей точкой глаза на геометрически извращённый чёрный прямоугольник.

Молодой человек до конца не понимал, как такое посредственное произведение способно находиться в этой пропитанной мудростью и величием месте.

– Жак Мирок, – сухо прозвучал голос за спиной юноши.

Кожаная папка с глухим звоном упала на пыльный пол. Юноша в спешке поднял ее и направил свет на стол, с которого одолжил канделябр.

– Я вас не заметил, господин Бердин… – молодой человек говорил плохо связывая слова, но его перебил пыльный тембр Бердинского.

– Вы хам, если позволили знакомиться с моей обителью без должного разрешения. Присаживайтесь и без лишних слов перейдём к делу.

Канделябр вернулся на своё место. Юноша опустился в полуразвалившееся кресло и некоторое время ерзал в нем, пытаясь комфортно устроиться. Не возымев успеха, он направил свой взор на силуэт Бердинского.

– Господин Бердинский, – начал он аккуратно подбирая слова. – Меня зовут Пёт…

– Мне не важно, как вас зовут, юноша! – Перебил его изношенный и грубый голос критика. – Что вы мне принесли?

Молодой человек, раздосадованный тоном общения, робко положил свою кожаную папку на середину пошло обрамлённого золотыми вставками лилий дубового стола.

Из полутьмы, откуда доносился голос Бердинского, выползла бледная, поросшая волосами, словно давно забытый кусок мясного рулета на полу, рука. Она медленно погладила кожаную папку, что сыграло на ревностных нотах юноши, и утянула ту в свою темную и холодную стихию.

– Это моя недавно написанная повесть, – слегка разрядив давящую тишину, прошептал юный писатель. – Мой преподаватель её высоко оценил и посоветовал перед широкой публикацией отдать вам на оценку.

– Ваш преподаватель? – злобно усмехнулся Бердинский. – Не тот ли это преподаватель с фамилией Безьянов?

– Именно, – немного воодушевившись, воскликнул юноша. Он знает Безьянова и это может немного расположить критика к юному творцу.

Но ответ Бердинского скинул юношу глубже в пучину волнения.

– Бездарь редкостный. Не могу вразумить до конца, как его «Записки монополиста» вообще опубликовали!

Бледная рука снова выплыла из темноты и придвинула канделябр ближе к темному силуэту.

Благодаря этому, юноша мог лучше рассмотреть Бердинского на которого упали лучи света.

Перед юным писателем, вросшая в своё огромное багровое кожаное кресло, выточенная ветрами времени, иссыхала когда-то великая фацройя вековой критики.

Ветви её тяжело свисали на длинном сухом стволе и, когда она пыталась ими открыть папку, юноша был готов к тому, что они сломаются из-за прилагаемых нагрузок.

Острые черты лица критика напоминали каналы многовековых рек, которые давно покинула живая вода и оставила лишь зеленую мель.

Бердинский выиграл дуэль со шнурками кожаной папки и блеснул тусклым взглядом на юношу.

– Мне нужно время. Сидите здесь. Никита Сергеевич, мой слуга, принесёт вам лаймовый ликёр.

После этих слов, Бердинский поправил плед на своих ногах и приступил к ознакомлению с произведением.

III