Обладать и принадлежать

– Нет! – ловя по губам смысл, панически закричала она. – Что? Что?

– Мы ничего не знаем, – умиротворенно распевно произнес парень, – но ее нашли мертвой. – И он бросил осторожно в горячий чай один кусочек сахара, потом второй, потом третий. Природный любитель таких сообщений, он хладнокровно, с удовлетворением посмотрел в Яино лицо. Размешал чай. Эти три кусочка сахара Яя запомнила на всю жизнь – как они медленно распадались, выпуская пузырьки в прозрачном чае. Девушки отдали ей чемодан с вещами. Квартира принадлежала им.

Оказываясь на улице – у Яи всегда была одна цель, а сейчас настало раздвоение – она поймала себя на мысли – куда идти: или на заработки или скорбеть?.. В голове она стала сравнивать эти два «дела»: Как же так? Рита умерла, а я вчера искала мужчин! Как теперь жить? Вот она лежит мертвая, – и Яя очень ярко представила, как Рита лежит почему-то в ее воображении в белой земле, вся вытянутая, как только что родившийся и умерший ребенок, по деревянным доскам, уже навсегда потерянный. – И вот она, Яя…

В сумерках ищущий навстречу Яе мужчина соблазнился, пошел за нею, заглядывая в лицо, улыбаясь, вчера бы она обрадовалась, но сегодня Яя со всхлипом, резко и громко, махая перед его лицом раскрытой ладонью, пугая выражением лица и голоса, непонятно закричала:

– Нет! Нет! У меня есть совесть!.. – Мужчина затормозился, и она пробежала мимо него вверх по пустынной улице.

Татарин положил перед собой свою пухлую рукопись. Обхватил руками лоб.

– Какой у меня финал? – проговорил он в свою очередь.

Он размышлял, обвязав голову холодным полотенцем. Он не знал, не находил подлинного финала для своего рассказа. Потом он предположил тайно и только для себя: «У меня просто не хватает для этого таланта. У меня просто не хватает для этого таланта, у меня просто не хватает для этого таланта…» – И его охватило облегчение. Он сидел на своем единственном стуле в комнате и улыбался простоте ответа.

ПРИНЦИПИАЛЬНЫЙ И ЖАЛОСТЛИВЫЙ ВЗГЛЯД АЛИ К.

ПРОЛОГ

– Ну что, хорошо, ну а как это сделать? – тихо и осторожно спросил сын Али, будто кто-то мог подслушать. Девушка пожала плечами.

– Я так не могу уйти. Она же мне ма-ма! – нотационно, словно он сам «мама», произнес и стал ловить взгляд девушки.

Она сидела за его письменным столом. Она поглядела на старую настольную лампу с зеленым абажуром, и у нее сжалось сердце. Она не знала, что ответить.

Сын огляделся: в его небольшой комнате по-женски, маминой рукой, было поставлено много ненужной мебели, здесь был даже сервант без посуды – мешался у самой двери. Над кроватью висел ковер – как он только поглядел на него, тотчас стало стыдно, что он так живет.

– Вот, – уже тверже сказал он, – собрать вещи и уйти. Это бесчеловечно… – Он уже принял решение, и все его слова – это была уже какая-то придуманная дань матери. – Скоро она придет. Нет, я так тоже больше не могу жить. А жить здесь вместе…

– Ну, решай сам. Нет времени. Да или нет. – Она поднесла руку к лицу и стала греть камень на кольце.

– Да, я хочу уйти, но мне ее так жалко! – Он встал и посмотрел на часы. – Надо успеть уйти, пока ее нет. Объясняться с ней я не смогу. Это будет скандал. Я уже устал от этого, меня уже трясет от этой жизни с ними, здесь можно… Ах, какие подлые слова я говорю! Но ведь это так. Мне жалко ее оставлять с бабкой…

– Я не понимаю… – сказала девушка тонким голосом. – Ты же хотел уйти.

– Да, – сказал он, сел к столу и на большом листе бумаги сверху написал: «Мама! Я ухожу из дома и буду жить с… (тут он остановился и внимательно посмотрел на девушку, как будто забыл ее имя; он увидел ее лицо и дописал) Сашей. Я люблю ее и не могу без нее жить. Я позвоню».

– Очень глупая записка, – вставая, с довольным лицом, сказала Саша.

– Да… – подтвердил он. Лицо у него было такое, будто что-то внутри у него оторвали. Он долго прохаживался с загибающимся белыми полями листом бумаги. Он искал, куда его положить, а девушка стояла и ждала его в коридоре.

– Положи его на кухне! – крикнула она. Таким голосом она разговаривала, когда все было хорошо, – веселым.

– Нет, бабка прочтет, – непонятно ответил он.

Он положил его в комнате на узкую белую постель. Здесь пахло мамой – он опять запереживал, чувствуя свою негодность и подлость.

Потом он, извиняясь, весело стал смотреть на девушку, пока они ехали в лифте. Едва он покинул квартиру, он как бы «на одну ступень» освободился.

На улице он посмотрел, как на его девушке развевается шарф, а потом взглянул на окна своей квартиры.

Этот мальчик, ему было девятнадцать лет, имел красивое лицо с раскосыми глазами. Им можно было любоваться. Он закурил, кривя ровно-овальное лицо с пребелой кожей.

Уже стемнело. Они сидели у девушки дома. Он не мог ни есть, ни пить поставленный перед ним чай. Он посмотрел в оконную черноту; пользуясь таким ориентиром, он решил:

– Пора звонить.