Облако возмездия

— Веришь — не веришь, а готовым надо быть ко всему. В общем, я тебе ничего не говорил. Но если действительно Командир объявится, надо будет оказать ему все почести. И ни в чем не препятствовать.

— Помогать?

— Помогать… Помогать, может, особенно и не стоит. Но не мешать.

— Понял. Почести оказывать, не способствовать, но и не мешать. Разрешите идти?

Черников вышел, оставив дверь приоткрытой. Полковник подошел к столу и встал во главе его. Спросил у тихого народа: — Ну, что, все готовы? Никто ему не ответил утвердительно, но и не возразил, а такой расклад всегда считался со знаком плюс. — Хорошо, — сказал Иван Григорьевич, — начинаем.

Он вытянулся, втянул живот и, похоже, перестал дышать. А если бы Лимбо наблюдала за ним не со спины, она бы увидела, как глаза полковника закатились вверх. Словом, настроился он, и связь установил не совсем обычную, людям не свойственную.

— В качестве главного инженера докладывает подполковник Тетерин, — изрек он в пространство, и явно куда-то еще сквозь него заунывным и, как говорят, замогильным голосом. — Личный состав боевого расчета на подпитку собран.

И подполковник Тетерин тут же присел на свободное место у стола. Следом присутствующие как по команде развернулись лицами к дальней боковой и ничем не занятой стене комнаты — вполоборота, и однообразно положили локти на стол, кто правые, кто левые. В тот же миг на всей площади стены вспыхнул светящийся рисунок. Может, не рисунок — схема, или даже таблица, состоявшая из восьми отдельных, отличных друг от друга картин. Лимбо, едва глянув, узнала, что это такое.

Рисунки были очень похожи на работы японского психиатра Акиоши Китаока, которые тот называл иллюзиями. У него это были разнообразные абстракции в виде всевозможных красочных разводов, цветовых комбинаций и геометрических форм, вроде тех, что наблюдаются во вращающемся калейдоскопе. В зависимости от состояния зрителя они вызывали — или не вызывали — у него ощущение движения. Причем движение, сосредоточившись на отдельном узком участке рисунка, можно было остановить.

Здесь все было устроено несколько по-другому.

Картинки двигались изначально, и это совсем не было иллюзией. Изображения вертелись, переливались, перетекали, все сразу и каждое на свой особый манер. При попытке охватить все сразу одним взглядом, возникало странное ощущение интенсивного взаимодействия. Лимбо постаралась этого избежать, потому что ни с кем и ни с чем взаимодействовать на ментальном уровне, или как-то еще, не собиралась. Но неожиданно обнаружила, что, сосредоточившись на отдельном рисунке, как и в иллюзиях Акиоши Китаоки, движение в нем тоже можно было остановить. А если удерживать частью сознания этот участок без движения, можно было сосредоточиться на другом, и остановить его тоже. А потом следующий, и следующий. Этот процесс был похож на то, как, растягивая пальцы шире и шире, прижимаешь к вертикальной стене, допустим, монеты, которые, стоит ослабить прижим, тут же выскальзывают и падают вниз.

По мере того, как удается остановить все больше картинок, внимание абсолютно поглощается этим нелегким занятием — удержанием их в неподвижности, концентрация достигает какого-то сумасшедшего уровня, и душевных сил отвлекаться на что-то еще совершенно не остается. Да, честно говоря, и желания такого не возникает — отвлечься, потому что это состояние полной вовлеченности начинает дарить невероятную радость, практически — счастье, лишиться которого — лучше умереть.

В этот момент происходит переход, осуществляется следующий шаг действа, последний. Якобы контролируемые сознанием в статичном положении все восемь изображений вдруг все разом выходят из повиновения и начинают бег против часовой стрелки. Быстрей, быстрей… Сознание, не прерывая контакта со всеми контролируемыми частями, движется за ними, и неожиданно само дробится на части, чтобы суметь проследить за каждой, чтобы не потерять. А когда вся картина сливается в одну единую движущуюся спираль, похожую на водоворот, и устремляется к центру его, туда же устремляется и сознание, подчиняясь одному лишь стремлению, горя одним лишь желанием — пропасть в этой грохочущей и сияющей бездне.

Возможно, это не последний акт представления, а лишь предпоследний. Возможно. Лимбо не стала проверять, так ли это. И раздумывать над тем, что же может представлять собой акт заключительный, тоже не рискнула. В какой-то момент она нашла в себе силы и мужество — а, может, снова боги помогли, она не ведала — удержаться на краю и, пересилив тенденцию сползания в бездну, отпрянуть от него.