Облава

Однако это время длилось недолго. Почему-то запретили мучить раненых и взятых в плен партизан, были введены суды и расстрелы, после чего значение Шелудивого Графа сразу упало. Какой прок в том, что в качестве штабного он участвовал в расстрелах? Его выстрел тонул в общем залпе, словно его и не было. Единственным вещественным доказательством его участия была пустая гильза, которую он выбрасывал из затвора. Какое-то время он собирал гильзы, набивал ими карманы и показывал женщинам, но потом, когда это получило огласку и его товарищи на месте казни предлагали ему забрать и их гильзы, это удовольствие было тоже испорчено.

Офицеры, получившие высокие посты или хотя бы повышение в чине и жалованье, больше его не узнавали. Политиканы снова запрятались в свои раковины вынашивать другие планы, то есть попросту исчезли. Даже осужденные переменили к нему отношение. Он перестал быть в их глазах средоточием зла, перестал вызывать ненависть, брань, угрозы. Нет, это все кончилось. Люди не замечали его при жизни точно так же, как они не замечали его после своей смерти. Шелудивый Граф стал для них пустым местом, нулем, чем-то несуществующим, на чем не задерживается взгляд. Тщетно он ухмылялся, гримасничал или напускал на себя грусть, чтобы привлечь к себе внимание: хоть бы что, все словно договорились его не замечать. Вот почему с расстрелов, на которые он шел с надеждой, как на праздник, Шелудивый возвращался подавленным и еще более опустошенным.

В утешение ему остались водка и с десяток вдовушек, мужья которых служили у итальянцев милиционерами или шпионами и партизаны расстреляли их в пору своего недолгого владычества. Одно время он подружился с итальянским консулом, по сути дела, интендантским офицером, занимавшимся снабжением лимских четнических отрядов продуктами, бензином, бракованными грузовиками и обмундированием. Шелудивый Граф водил его к вдовушкам. Консул любил напоить их и постепенно раздевать. Потом Шелудивый Граф установил связь с англичанином, членом военной миссии при главном штабе и тоже водил его к этим женщинам. Он надеялся, что знакомство с ними вернет ему авторитет и увеличит доход. Вначале так оно и было. У него появилось больше денег, и потому даже самые заядлые картежники не чурались его дружбы.

Позже, совершенно случайно, обнаружилось, что итальянцу и англичанину каким-то образом стали известны факты, вовсе для них не предназначенные. Подозрение пало на Шелудивого Графа. У него отобрали оружие и посадили. Воевода Юзбашич прибежал, чтоб лично отхлестать его по щекам и надавать пинков. Когда Шелудивый Граф рассказал, как те поступали с пьяными голыми женщинами, воевода за оскорбление национальной чести вышиб ему два зуба. Вскоре были найдены и другие виновники; Шелудивого Графа выпустили из тюрьмы. Воевода направил его в летучий отряд старшины Бедевича и при расставании сказал:

— Постарайся попасть под пулю коммунистов! Надо, чтобы тебя убили, я больше не хочу марать рук.

С тех пор с самой осени Шелудивый Граф бродит с летучим отрядом, служа ему забавой и посмешищем. Ночью в потемках идут, днем сидят в укрытии. Плохой ходок, Шелудивый к тому же плохо видел и не умел карабкаться по горным тропам. Поэтому он то и дело налетал на деревья, спотыкался о корни и падал в ямы, синяки с него не сходили. Однажды он угодил в волчий капкан и теперь прихрамывал. Все знали, что он трус, и от нечего делать придумывали разные страсти, которые их якобы ожидают. Готовясь к операции на партизанскую группу, его уверяли, будто это самая опасная из всех и что первая пуля попадет обязательно в него. Они рассказывали сны, гадали на фасоли или на картах, и всегда выходило так, что для него спасения нет. И хотя он понимал, что его разыгрывают, все равно он не мог им не верить.